Антология - Поэзия Африки

Стремились к морю в разьяренных
Струях Лимпо́по и Тугилы
Соломенные крыши, дыни,
Маис, деревья, крокодилы.

Щепу плотов, обломки лодок
К разбухшим устьям прибивало.
Порою — тело негритянки,
Все иссеченное о скалы.

Качали волны равнодушно,
Тащили по ракушкам мели;
Глаза и грудь кровоточили,
На шее бусины звенели.

Мы знали Африку такою.
Гуляя в полдень раскаленный,
Мы видели ее эмблему:
На плоском камне — скорпиона.

Он вдруг проснулся. Был в шафранном блеске
Хозяйский дом, когда в тиши внезапно
Какой-то птицы голос резкий
Нарушил дважды замкнутость веранды.

Приезжий видел призрачный покой
В сернистом африканском небе,
Скелеты пальм над высохшей рекой,
Молчаньем предвещающие беды.

На склонах гор белели кварца лица,
Как полупогребенные скульптуры,
И пылью, тонкой, как корица,
Все трещины ущелий затянуло.

И вновь двойная нота дерзкой птицы!
И сам певец, зеленый мшистый дрозд, вдруг
Запрыгал по окну, готовый взвиться
В тяжелый бездыханный воздух.

Страна чужая, как струна, дрожала
В груди пришельца: «Я слыхал не раз,
Что солнце здесь, в краю клыка и жала,
Дурманит ум и ослепляет глаз.

Сторожкий птичий взгляд и крик: «Qui vive!» [422] Оклик часового: «Стой! Кто идет?» (франц.) —
Быть может, объясняют что-то.
О, если б, над страною воспарив,
Ее увидеть с птичьего полета!»

Склонявшееся мирно солнце
Вдали на миг огромным стало —
И потащилось по лощинам
Ночи глухое покрывало.

Молчанье, распуская косы,
Заполонило дом без крыши.
Неслышные брели шакалы,
Летучие кружили мыши.

Казалось, в тишине вечерней
Предупреждение скрывалось.
Во тьме змея над каждым нежным
И светлым утром издевалась.

Вот водопад Виктория, чей рев
Рождает рев восторга у туристов;
Разноязыкою толпой они галдят,
Уставясь на обычный водяной каскад.

Подвластен тяготенью, за порог
В провал летит неиссякающий поток,
И иностранцы смотрят изумленно
На проявление природного закона.

Виктория — одно из острых блюд
В глобтроттерском наборе неизменном.
Кого влечет вода — пусть вдоволь пьют!
Кого паденье — что ж, под зад коленом!

Мне не понять, какого черта ради
Они проделали весь долгий нудный путь, —
Неужто только для того, чтобы когда-нибудь
Сказать: «Ах, знаете, тогда на водопаде…»?

По опыту желают, может быть.
Узнать, как далека Замбези от Чикаго,
Иль почитают за особенное благо
Натуру с фотографией сравнить?

Несутся вопли из кружка туристок:
— Ах, что за прелесть Африка! Ну да, невесть
Какая грязь! Зато какое солнце! В этот список
Я все внесла, что нам показывали здесь!

— Да, кафр — он черен, грязен, диковат.
Зато, как радуга, играет водопад!
А дивный лес под ним! Мы там надели макинтоши
И были счастливы, что привезли галоши!
(На дам из-за воды косятся токолоши [423] Токолош — добрый дух зулусского фольклора. .)

— Какие брызги! Шум! Какой отель!
И электричество, и чистая постель!
Подумайте, такой комфорт за тридевять земель!

Как голос гида на магнитофоне,
Вопль все настырней, все неугомонней…
А мне так хочется побыть наедине
С раздумьями, в священной тишине,
С путеводителем по мирозданью,
В котором даже водопад
Блюдет
Обет
Молчанья.

Вот подданный Великой Белой Королевы.
Он смотрит сквозь очки направо и налево,
Но видит только птиц, животных и растенья;
Не выдавая чувств, не зная изумленья,
Он в шлеме пробковом гуляет без дорог,
И полы сюртука колышет ветерок.
В пути романтика подстерегают беды —
Но что ему жара, что львы и людоеды,
И что ему болезни, если для здоровья
Всегда он фляжку бренди держит наготове?
И лишь во сне он пьет домашний добрый эль
И слышит, как свистит шотландский коростель.