Антология - Поэзия Африки

Я спал,
и мне приснился мотылек,
ярко-желтый и прекрасный мотылек,
и я услышал, что вы назвали его красным,
и умертвили его,
и я ничего не сделал,
я только отошел в сторону
и умыл руки.

Проснувшись,
я услышал старый джаз,
старый задушевный джаз…

Проснувшись,
я прислушался к лязгу и скрежету,
и увидал, как остро выточенная сталь
пронзает
вьетконговцев,
и все, что я сделал —
отошел в сторонку
и умыл руки.

Я слушаю вас,
мои братья,
я слушал, как вы плачете над Миссисипи,
я видел, как вы гниете в родимом Гарлеме,
пустяшное дело, что ваши пули визжат,
пронзая ваших желтых братьев!
И я видел шрамы на ваших геройских подбородках.
Да благословит господь нас и нашу страну,
а я уж лучше отойду в сторонку
и умоюсь.

Всю ночь, о Господь Всемогущий,
зова жду твоего,
всю ночь, о Господь Всемогущий,
жду, что руку протянешь мне.
Ты возьми меня на небо заживо,
а не то меня здесь забьют, —
так возьми меня на небо заживо,
а не то меня здесь забьют!

Всю ночь, о Господь Всемогущий,
ищу я лицо твое
ищу я, Господь, ищу я,
ищу я лицо твое!
А вокруг меня только цепи,
да решетки, да кандалы, —
а вокруг меня, Правый Боже,
все решетки да кандалы!

А вокруг все стены да колья,
и в оковах ноги мои, —
я ищу, где ж она, свобода,
где же свет улыбки людской?
Только все, что нашел я, Боже,
это ссадины да пинки, —
право, все, что нашел я, Боже,
это ссадины да пинки!

Так сойди же ко мне, Всевышний,
так сойди и освободи, —
не ослеп ты, Господь, я знаю,
знаю, ты, Господь, не оглох!
Я взывал к тебе и молился,
знаю, где-то витаешь ты, —
так приди ж меня вызволить, Боже,
а не то я знаю, как быть!

Напишу я с тебя картину,
чтоб все знали, какой ты есть!
Напишу палача-живодера
с перекошенным страшным лицом!
Если ты не придешь меня вызволить,
знаю, как поступлю тогда!
Если ты не придешь меня вызволить,
знаю, что учиню тогда!

Я был в концерте
с высококультурной дамой.
— Вам нравится музыка Бартока [371] Барток Бела (1881–1945) — венгерский композитор, пианист и музыкальный этнограф. ? —
спросила она,
Я ответил, взглянув ей прямо в глаза:
— Что ж, я не чужд культуры!

На деревенской площади,
на выступлении африканского ансамбля
я спросил ее:
— Вам нравятся наши говорящие барабаны? —
Она ответила, глядя на меня искоса:
— Что ж, и я не чужда культуры!

В музыку и в жарынь
вышла богиня богинь:
черных волос хаос,
как табакерка — нос,
ласков, и мил, и груб
очерк карминных губ, —
темен, угрюм и строг
лоск барабанных щек!
Груди подобны плодам,
каждая словно плод:
на́ тебе, на́ тебе — вот!
Бедра ее круты —
ведрами черноты,
в них — плодородья стан,
каждое — с барабан, —

гром барабанный, хлынь:
вышла богиня богинь!

Схлынь, грусть, схлынь:
пляшет богиня богинь!

Будто ложбинный зной,
пот струится спиной,
два барабана, нежны,
пляшут без пелены,
пляшут без пелены,
стройных повыше ног, —
ритм барабанный строг,
ноги ее стройны, —

горечь полыни, схлынь:
пляшет богиня богинь!

Пляшет богиня — она,
будто луна, темна,
солнца она светлей:
рокота не жалей,
грохота не жалей,
в звонкую шкуру — бей!

Горечь полыни,
схлынь,
пляшет богиня богинь!

Темная, как божок
солнечных душных дорог, —
дробных раскатов град,
мать барабанных стад, —
это твоя, господь,
идолица и плоть,
это твоих теперь
злых барабанов дщерь —
это во тьме утроб
ритм барабанных троп!

В ропоте перепонок,
в отзвуках музыки ранящей,
бей, золотой барабенок,
в чудище барабанище!

В музыку и в жарынь
пляшет богиня богинь!

Словно реку дожди,
меня наполняют мысли
о языке родном —
зеркале чувства и мысли.
Где твой исток и начало,
где прозвучал ты впервые,
о мой родной язык,
о суахили?