Антология - Поэзия Африки

Помню руки ее большие
и лицо
в лиловых морщинках.
Море молодости
и света
жило в сказках ее старинных…
Мы засыпаем,
а сказка еще струится.
Тень тишины
упала на наши лица.
Сад засыпает,
птицы в саду засыпают,
лунная полночь
добрые сны посылает…
А поутру
свирель зовет за окном,
утро приходит
в старый, далекий дом…
Дом,
где столько осталось
моих следов,
откуда сегодня слышу
безмолвный зов:
«Возвращайся!»

Молчаливая Африка!
Жизнь,
принесенная в жертву
чужеземным богам,
земля,
орошенная
реками крови и пота,
изможденная,
горькая Африка,
кончилось время твое!
Начинается новая эра —
эра Сорванных Пут
и Разбитых Оков,
и Расправленных Плеч.
Слышу голос твой,
Африка,
дерзкий,
разгневанный голос.
В нем — горячее пение ветра
и гул прорастающих трав,
и живое дыхание рек,
и гром водопадов,
и удары морского прибоя,
и шелест опавшей листвы
под тяжелыми лапами льва.

Слышу голос твой,
Африка,
ясный,
отчетливый голос.
В нем —
мелодия песен
простого крестьянского поля,
и размеренный скрип
деревянного плуга,
и скрежет
неторопливых ручных жерновов,
превращающих зерна в муку.

Слышу голос твой,
Африка,
юный,
ликующий голос.
В нем —
призывы вождей,
и рокот народный собраний,
и биение наших сердец,
переполненных яростной кровью,
и сумасшедшая дробь
неукротимых тамтамов,
говорящих:
Свобода!
Свобода!
Свобода!
Свобода!

Ветер отчаянно бьет в паруса.
В море открытое парусник правит.
Время — шатер, и его продырявят
солнце, и звездная ночь, и гроза.
Эй, обернитесь назад, корабли!
На горизонте, у края земли,
старый моряк под флагами порта —
смятая фуражка,
ступни затекли;
смех словно саван,
холодный и желтый,
смотрят глаза
в океан распростертый…
Вам они смотрят вослед,
корабли!

Время прошло.
Нас навылет прожгло.
Нет больше моря, и ветра, и утра.
В раковинах
не найти перламутра.
Время — как сломанное весло.
Время — как высохшая река.
Нет тишины в зрачках старика.
Он наклоняется над погасшей
трубкой —
в ней пепел, боль и тоска.

…В ночь паруса разрывались в клочья.
Тучи спадали, словно кора,
когда мы вышли к порту
и ночью
бросили гулкие якоря.
Эй, моряки, спускайте трапы!
Неужели все это зря?
Неужели ночь провисит, как тряпка,
на перекрестке добра и зла?
Вскинуты на головы фуражки,
бушлаты черные на плечах.
Но хохот веселый смолк и зачах,
будто разбился о камень тяжкий.

Город, откройся,
разбей замки,
двери раскрой,
отодвинь засовы,
сбрось дремоту свою, полусонный,
протяни нам ладонь руки!
Дай эту ночь,
молчаливый порт!
Зажги все лампы в барах и лавках!
Пусть в ноздри ударит звериный запах,
пусть заструится огненный пот.
Если ты спрячешь себя от нас,
от бесшабашных наших желаний
в час непогожий, глухой и ранний, —
мы проклянем тебя в тот же час!

Старик вспоминает,
и падают слезы,
как с ветки листва,
и пепел
бессильно слетает
с трубки…
И альбатросы
крыльями плещут,
летят,
и цепкой сетью морщин
опутаны руки.

Время проходит,
и те, кто сменили нас,
будут, как мы,
бродить среди скорби и мрака.
В гавани горьких утрат
они бросят якорь,
и угнездится тоска
в расщелинах глаз.
Будет все —
и прибой прощанья,
и соль изгнанья,
и боль угасанья,
и пустота увяданья,
если не смогут с ходу порвать паруса,
остановить бесплодное ожиданье.

Кожа твоя горда белизной,
Кожа моя черна;
Дай мне руку, пойдем со мной,
Музыка грянет, звучна.
В одной гармонии соединим,
В песню одну сольем
Все, что в призыве моем звучит
И в зове звучит твоем.
Музыка в воздухе:
Слышат все,
Как, ненависть прочь гоня,
Звучат, сочетаясь,
Клавиш ночной
И клавиш белого дня.