Алексей Толстой - Том 1. Стихотворения

Недоброе предчувствие мне ныне
Сжимает грудь: боюся, что с пути
Собьемся мы тут, в каменной пустыне!“

„Маэстро, — мне ответил он, — прости;
Сюда свернув, ошибся я немного,
Иным ущельем было нам идти!“

И прежнюю отыскивать дорогу
Пустились мы; но, видно, взять у нас
Рассудок наш угодно было богу:

Куда ни направлялись, каждый раз
Ущелье мы, казалось, видим то же,
Их различать отказывался глаз,

Так меж собой они все были схожи:
Такая ж темь; такой же в ней ручей
Навстречу нам шумел в гранитном ложе;

И чем мы путь искали горячей,
Тем боле мы теряли направленье;
Без отдыха и не сомкнув очей,

Бродили мы всю ночь в недоуменье;
Когда ж, для нас незримая, заря
На высотах явила отраженье,

„Довольно нам, — сказал я, — рыскать зря!
Взойдем сперва на ближнюю вершину,
Чтоб местность обозреть“. Так говоря,

Сошел с коня я. К дикому ясмину
Его за повод Гвидо привязал,
И, брони сняв, мы темную долину

Покинули. Держась за ребра скал,
Мы лезли вверх и лишь на полдороги,
Среди уступа, сделали привал.

От устали мои дрожали ноги;
Меж тем густой, поднявшися, туман
Долину скрыл и горные отроги.

И стал я думать, грустью обуян:
„Нет, не поспеть мне вовремя в Кьявенну
И не повесть друзей на вражий стан!“

В тумане тут, мне показалось, стену
Зубчатую увидел я. Она,
Согнутая во многие колена,

С крутой скалы спускалася до дна
Ущелия, наполненного мглою,
И им была от нас отделена.

„Друг, — я сказал. — ты с этою страною
Давно знаком; вглядись и распознай:
Какой я замок вижу предо мною?“

А он в ответ: „Мне ведом этот край,
Но замка нет отсюда до Кьявенны
Ни одного. Обмануты мы, чай,

Игрой тумана. Часто перемены
Он странные являет между гор
И создает то башни в них, то стены“.

Так он ко мне. Но, устремив мой взор
Перед собой, я напрягал вниманье,
Туман же все редел с недавних пор;

И только он рассеялся — не зданье
Нам показал свободный солнца свет,
Но чудное в утесе изваянье:

Что я стеной считал, то был хребет
Чудовища, какому и примера,
Я полагал, среди живущих нет.

И я, глазам едва давая веру,
Ко Гвидо обратился: „Должен быть
Сей памятник, столь дивного размера,

Тебе известен; он, конечно, нить
Нам в руки даст, чтоб выбраться отсюда,
Спеши ж по нем наш путь сообразить!“

Но он в ответ: „Клянусь, сего я чуда
Не знал досель, и никогда о нем
Не слыхивал от здешнего я люда.

Не христианским, думаю, резцом
Зверь вытесан. Мы древнего народа
Узнаем труд, коль ближе подойдем“.

„А не могла ль, — заметил я, — природа
Подобие чудовища создать,
Как создает она иного рода

Диковины?“ Но только лишь сказать
Я то успел, сам понял, сколь напрасна
Такая мысль. Не случая печать

Являли члены гадины ужасной,
Но каждая отчетливо в ней часть
Изваяна рукой казалась властной:

Сомкнутая, поднявшись, щучья пасть
Ждала как будто жертвы терпеливо,
Чтоб на нее, отверзшися, напасть;

Глаза глядели тускло и сонливо;
На вытянутой шее поднята,
Костлявая в зубцах торчала грива;

Скрещенные вдоль длинного хребта,
Лежали, в складках, кожаные крылья;
Под брюхом лап виднелася чета.

Спинных чешуй казалось изобилье
Нескладной кучей раковин морских
Иль старой черепицей, мхом и пылью

Покрытою. А хвост, в углах кривых,
Терялся в темной бездне. И когда бы
Я должен был решить: к числу каких

Тот зверь пород принадлежит, то я бы
Его крылатой щукою назвал
Иль помесью от ящера и жабы.

И сам себя еще я вопрошал:
К чему мог быть тот памятник воздвигнут
Как вдруг от страшной мысли задрожал:

Внезапным опасением постигнут,
„А что, — сказал я, — если этот зверь
Не каменный, но адом был изрыгнут,

Чтоб за грехи нас наказать? Поверь,
Коль гвельфов он, имперцам на потеху,
Прислан терзать — он с нас начнет теперь!“

Но, ветрено предавшись Гвидо смеху,
„Немного же, — сказал, — получит ад
От своего создания успеху!