Антонин Ладинский - Собрание стихотворений

О, муза, в восторге летаний
Уже ты не будешь опять
Под аплодисменты собраний
Сердца и вниманье пленять.

Как жница над божьей пшеницей,
Ты будешь прилежно, до слез,
Склоняться над каждой страницей,
И будет тяжелым твой воз.

Мир только туманная смена
Трудов, декораций, все — дым:
Сегодня любовная тема,
Прелестные руки и Рим,

А завтра — разлука, могила,
Принц и свинопас — близнецы,
И вечность, как ветер Эсхила,
Колеблет лачуги, дворцы…

Какое обилие пищи
И утвари в фермерском доме,
Как лают овчарки на нищих,
Какие волы на соломе.

Но надо вставать с петухами,
Заботиться о винограде
И деньги беречь под замками
Под сенью счастливых Аркадий.

Душа моя, ты — чужестранка,
С твоей ли небесной гордыней
И жить на земле, как служанка,
Быть трудолюбивой рабыней?

Ты в этом хозяйственном мире
Чужая, как роза в амбаре,
Тебя затолкали четыре
Стихии на шумном базаре.

С печальной улыбкой, сквозь слезы
Под фермерские разговоры,
Ты смотришь на тучные лозы,
На зелень дубов и на горы.

Ты знаешь, что здесь мы случайно,
В прелестной, непрочной темнице
Что шорох деревьев и тайна
Небес или тучность пшеницы,

И весь этот мир — только сцена,
Где мы кое-как разыграем
Коротенький фарс и средь тлена
И прелести хрупкой растаем.

Мы жили под сенью оливы,
Среди виноградников, хижин
И каменных круглых колодцев.
В том домике под черепицей,
В котором весь день было солнце,
И глупые осы летали
Над медом, над банкой варенья,
Над книгами и над цветами
Повсюду разбросанных платьев.

Мы утром ходили за хлебом,
И в городе смуглые дети,
Романские арки и церкви
Нам напоминали о дальнем
И прочном двенадцатом веке.

Дорога лежала долиной,
Где овцы курчавой отарой,
Позванивая бубенцами,
Щипали траву под надзором
Косматых и рыжих овчарок,
И запах овечьего сыра
Мешался с душистой лавандой.

Налево от нашей дороги
Холмы голубели, а справа
Сияло зеленое море.
И ты говорила: — Смотрите,
Как эти холмы голубые
Похожи совсем на ландшафты,
Огромной музейной картины!

Я тоже смотрел с удивленьем
На эти холмы и на море,
На парусник на горизонте,
На домики горных селений,
Потом на тебя, на худые
Прелестные руки в загаре,

И мне было грустно при мысли,
Что вся эта прелесть истлеет,
Растает, как дым, как виденье,
Что в буре погибнет кораблик
И домики в прах превратятся,
А нам от минутного счастья
Останется только могила…
Но ты беззаботно смеялась:
Зеленый усатый кузнечик,
В плену у тебя на ладони,
Сидел, как складная игрушка.

А вечером под абажуром
Скупой керосиновой лампы,
Где бабочки трепетно бились,
Мы вместе с тобою читали
Печальную книгу о Риме,
И Рим нам казался высоким
Жилищем богинь и героев.
Средь варварских кликов, средь бедствий,
Уже озаренный пожаром,
Прекрасный и мраморный город
Клонился, как солнце, к упадку.
Но все застилалось туманом —
Вселенная, комната, книга,
И тонкие смуглые руки
Весь гибнущий мир обнимали.

С печальной улыбкой
Она говорила:
— Какое нам счастье
Дано: до могилы

Быть в этом блаженном
И горестном мире,
Где лозы в долине
И снег на Памире…

Она утешала:
— И самое горе
Прекрасно! А солнце —
Как праздник! И море…

Но гибельный кашель
Душил напоследок.
Цвел странный румянец
Под вздохи соседок.

Как все: со слезами,
С мечтами о рае,
В отчаяньи руки
Над бездной ломая.

Так роль приближалась
К закату финала,
И лебеди плыли
По глади канала.

И только афиша
И мраморной урны
Прелестная форма
Напомнят средь бурной

И суетной жизни
О пламени тела,
В котором, как ангел,
Душа леденела.

Прохожий, подумай
О небе за тучей,
О женских надеждах
Под ивой плакучей.

На зимнем окошке у Блока
Хрустальная роза цвела,
Орел над аптекой высоко
Расправил два черных крыла.