Гафур Гулям - Стихотворения и поэмы

Гнется медное блюдо под гнетом сладчайших
урючин,
точно шарики меда, лежат они желтой горой.
Стрелка каждой ворсинки сверкает, как маленький
лучик,
как летящая мысль, как росинка рассветной порой.
Всюду нынче в избытке созревшие сладости эти.
Вся отчизна — цветник, в каждый сад можно
гостем войти…
Небольшую газель я хотел сочинить на рассвете,
а прошелся по саду — и вышла поэма почти.

Помню дедовский жалкий надел
шириною с танап,
на земле неполитой
кустарники тощие хлопка.
От работы у бабушки
не разгибалась спина…
В поздних сумерках ужин —
горшок кукурузной похлебки.
Урожая не хватит,
чтоб саван старухе соткать,
всё уходит на подати
да на уплату закята.
В жаркий день для питья
никогда не хватало глотка,
но вода разливалась, журча,
у соседей богатых.
Сколько слез подсмотрел я…
Не молкнут в сиротских ушах
вздохи робкие жалоб,
что мир этот плохо устроен.
Вижу темные лица,
печаль, безнадежность в глазах,
слышу стон веретен
и глухой перестук маслобоен.
За стеною
работа тяжелая ткацкая шла,
ну а мне на штаны
даже бязи куска не хватало.
Дочь от ослы единственная
у ткача умерла.
Медлил он и вздыхал, —
видно, силы от горя не стало.
У плотины мираба
бадейками хлюпал чигирь,
как скрипел он,
в движенье слепым ишаком
приводимый…
Прославляю наш день,
предо мной — необъятная ширь!
Но порой
оглянуться на прошлое необходимо.

Прохладой Сырдарья неспешно дышит,
пропахла дыней степь за пядью пядь.
Сад весь в цвету, письмо для солнца пишет
в сто тысяч листьев. О любви опять.

Земля кругом, земля — не хватит взгляда.
И мысль, как ток летящая, как свет.
Им для начала слиться было надо,
чтоб всё вокруг постичь, держа совет,

чтобы песчаный, лунный лик пустыни
стал всех земных на радость не скупей.
В простом быту есть вещи непростые,
чтоб их познать, из глубины испей…

Шла замуж за Юлдаша-тракториста в
Баяуте хлопководка Латофат,
и жар от их любви пылал на триста
окрестных верст, и пелась песня в лад.

И новобрачных круг гостей согласный
смущал безбрежьем дружбы и родства,
и предсказал им старец седовласый
по веку счастья. Пусть их сложат в два!

А в хрустале пылали розы немо,
что ни бутон — в яйцо величиной.
То был не стих в шесть строчек,
а поэма, покамест не написанная мной.

И старика рябого, безбородого
спросил я: «Чьи взрастили их края?»
— «Хоть дом их — наш совхоз, а нянька я,
не перечесть мне всех колен их рода.

И если есть до поисков охочие,
так тут и выбор полный, и простор:
их маточники из Москвы и Сочи,
из Киева и Бостандыкских гор!..»

И разомлел сосед мой и распелся:
«В них всё слилось, всё свой нашло уклад —
роса лесов, рябины сок и персика,
рассвет над рожью, над волной закат…»

Ты прав, старик, прав, соловей в ударе.
Прав, мастер от мотыги и поэт.
Я знаю сам сердца, дороги, дали,
откуда этот свет и этот цвет.

Всё сеяно тут нами и лелеяно,
и всякий труд благословен и свят,
но начинался от декрета Ленина
на Мирзачуле каждый дом и сад.

Нам сто народов братья и попутчики,
но вместе все мы — спутники при нем!
В совхозе свадьба.
Пробки бьют, как пушки,
пылают розы полднем и огнем.

Мухтарджан спросил
у своей шестилетней сестренки:
«Мунисхон, а скажи по правде:
ты думать умеешь?»
Мунисхон удивленно взглянула на брата,
хмыкнула, вздохнула
и, наконец
(конечно, чтоб выиграть время, —
о, женское это лукавство!),
спросила:
«А как это — думать?»
Мухтарджан посерьезнел,
свел брови на переносье
и показал:
«Вот, я думаю…»

«А о чем ты думаешь?»
— «У-у, о многом!
Вот… была бы… гора мороженого,
или целый казан каймаку,
или весь наш сад — из одной черешни,
или сыр — во-от такой, как дом…»

У Мунисхон потекли слюнки.
«О-ой! — сказала она. —
Подожди, братик,
я тоже попробую:
вот… была бы хоть одна кукла,
чтоб не портился сразу завод!
И чтоб она меня видела,
даже если закроет глаза…»

«Придумала тоже!
Тебе еще надо учиться!
Вот, например, хочешь быть мамой?»
— «А ты?» — растерянно говорит
Мунисхон,
ресницами хлопая,
точно бабочка крыльями.
Мухтарджан сердится:
«Я ж не девчонка!
Это девочки могут быть мамами.
Вот вырасту до пятисот лет —
стану отцом!»
— «И дочка у тебя будет?»
— «Будет сто дочек!»
— «А как их будут звать?»
— «Всех будут звать Мунис!»
— «Ой-ей! — говорит Мунисхон. —
А я, когда буду мамой…
У меня будет тыща мальчиков,
и всех будут звать Мухтар!»
— «Ой-ей!» — говорит Мухтарджан
и, довольный, щелкает языком.
А из водопроводного крана
тихонько течет вода,
и сад негромко шумит,
и двое моих малышей
понемногу учатся думать.