У стариков и молодых, чуть речь зайдет про Наманган,
как будто сладость с языка медвяная течет.
Особенное солнце здесь, чудесней нет
на свете стран, румянец нежный на щеках не вянет круглый год.
Кто захотел набраться сил, сюда весною приезжай,
хоть ненадолго позабудь заботы и труды.
В себя влюбляет с первых дней благословенный этот край —
его долины, гребни гор, тенистые сады.
Твою усталость и печаль смывает свежести поток,
как будто с зеркала души смывается налет.
Ах, наманганские сады! Здесь воздуха любой глоток
рождает юношеский пыл и бодрость придает.
Жизнь не купить и не продать, она уходит с каждым днем,
а здесь — живи себе, живи, пока не надоест.
Душа, как чаша, до краев нальется солнечным вином,
слов не найдется передать всю прелесть этих мест!
Здесь воздух чист, всегда душист и золотист,
как свежий мед, а воды глубоки, ясны, как думы Навои.
Нет, то не ворот рвет Меджнун и не певец Машраб поет, —
то, скалы тесные прорвав, поют в горах ручьи.
Кто хочет наяву найти источник юности и сил,
пусть отправляется в Чартак — к целебным родникам,
и горечь, что за сорок лет в своей душе ты накопил,
исчезнет с первого же дня и растворится там.
Как ты приветлив, Наманган, земли укромный уголок,
благословенный климат твой ни в чем не упрекнуть,
и странник, весь огромный мир прошедший вдоль и поперек,
наверно, счастлив будет здесь окончить долгий путь.
Но солнце, воздух и вода тогда лишь цену обретут,
когда хозяин-человек в цветущий мир придет,
а счастлив будешь, лишь когда и жизнь твоя, и труд
не для тебя — для всех людей приносят добрый плод.
Да, мы живем в прекрасный век! Плодами радостных трудов
украшен Родины моей обильный дастархан,
и в ожерелии страны средь яхонтов и жемчугов
бесценным перлом ты горишь, любимый Наманган.
Всё сказочней из года в год тебе цвести и зеленеть,
благоухая в чаше гор, как сладостный шербет.
Слагая оду в честь твою, хочу я полной грудью петь,
как в золотые дни любви, как в восемнадцать лет.
Чтоб садоводам петь хвалу, их удивительным трудам,
гранатовое деревцо я в сердце посажу.
Инжиру, персикам, айве — твоим бесчисленным плодам —
я тоже гимн сложить хочу, да слов не нахожу.
Уже не раз я объезжал твои красавцы кишлаки,
смотрел, как трудятся, живут хозяева полей.
О жизни будущей творцы, мои друзья и земляки,
я ваши имена вписал в тетрадь души моей.
Чудесна жизнь, прекрасен век! Бурлит, не зная берегов,
народных сил, свободных сил счастливый океан,
и в ожерелии страны средь яхонтов и жемчугов
бесценным перлом ты горишь, любимый Наманган.
1958
Перевод С. Северцева
В руке я держу наманганский гранат,
на маленький глобус похожий,
в нем лучшие соки узбекской земли
под яркой, бугристою кожей.
А станешь за зернышком зернышко есть —
граненые, словно рубины,
багряною влагой они освежат
души утомленной глубины.
Любой, кто заглянет в мой дом или сад,
становится гостем желанным, —
сегодня собратья мои по перу
сидят за моим дастарханом.
Пришли они запросто нынче ко мне,
как ходят соседи к соседу,
и слушают яблони в старом саду
застольную нашу беседу.
Горжусь вашей дружбой, создатели книг,
созвездье певцов и ученых,
ведь каждая книга — открытье миров,
лучами любви озаренных.
По-братски сидят в нашем тесном кругу
и гости из стран зарубежных,
и мы говорим о сегодняшних днях,
суровых, прекрасных, мятежных.
Над всею землей, через гребни хребтов
и грозную зыбь океана,
листки из тетради свободы несет
могучий порыв урагана —
листки телеграмм, долгожданных вестей,
туман разрывающих в клочья…
Да здравствует утро свободных времен,
да сгинут исчадия ночи!
Порой хоть немного захочется мне
от жизненных бурь отрешиться,
и в солнечной комнате с веткой в окне
шуршат мотыльками страницы.
Подобно Хафизу, тончайшим пером,
склонясь над заветной тетрадью,
о мирном досуге, вине и любви
пытаюсь газели слагать я.
Но вихри эпохи врываются в дом:
мне видятся джунгли и скалы,
вьетнамская девушка в форме бойца
нахмурила брови-кинжалы.
Я стар, для сражений уже не гожусь,
но сердце клокочет упрямо:
проклятье убийцам, позор палачам
и слава героям Вьетнама!
Читать дальше