Гафур Гулям - Стихотворения и поэмы

Слушай, общество!
Финиш пятилетки близок.
В двери стучится
завершающий год.
Убери с дороги алкоголизм.
Дружба с ним
к добру не ведет.
Для наших темпов
водка — преграда.
Мы преграды
разрушаем и сносим.
Слушай, общество,
обязательно надо
сократить
проклятые
пятью восемь.

Партия призывает:
«Строй, учись!»
К этому призыву
сердцами тянемся.
Мы за партию!
Мы за жизнь!
Нам
не нужны
пьяницы!

Эй, вы, жулики,
обвешивающие нас на весах,
визжащие, как собака
с ведром на хвосте,
вы, ишаны и муллы,
выклянчивавшие капсан,
что дехкане платили вам
в своей простоте!
Из дрянных рогаток
вы горе-стрелки!
Знайте:
кончились ваши
даровые корма,
и любезные вам
пауки-кулаки
ни зерна не получат
в свои закрома.
Не страшны провокации ваши
для нас!
Так закройте же
ваши поганые рты!
Смотрит ненависть черная
из ваших глаз
на поля
неслыханной широты.
Опирается мягко горизонт на поля,
на тяжелых,
весомых
колосьев край.
Словно шкура тигра,
отливает земля.
Хлеб —
как неба к земле
золотой припай.
Словно ласточка,
крылья широко распластав,
никуда не сворачивая,
прямиком
Ветерок пролетает
над разливами нив,
над колхозным током,
над зерна островком.
Он, как сторож, осматривает
колхозный хлеб.
Наше время суровое,
враги вокруг.
Если ты не глух,
если ты не слеп,
будь суров и решителен,
не дремли, мой друг!
Как на шее девушки
бус прекрасных цепь,
по пескам горячим
караван бредет, —
это в край мой хлопковый
через жаркую степь
груженых верблюдов
брат-казах ведет.

Здесь комбайн глотает
сразу гору снопов,
силой трактора
выполняя план,
без быков рабочих,
без тяжелых цепов,
подсекая под корень
весь кулацкий хлам.

В элеваторах,
к небу растущих ввысь,
мы сложили плоды
колхозных трудов,
к изобилию
мы всей страной поднялись,
мы считаем хлеб
в миллиардах пудов.

Слово «голод»
оставим мы
лишь в листах словарей,
но покуда —
будь бдительным:
обманчива тишь!
У хирмана на страже
встань, товарищ, скорей:
пусть
ишанам и муллам
достанется шиш!
Их дела
не пойдут уж больше на лад,
не дадим им
выманивать
хаккулло и капсан!
Мы за хлеб твой боремся,
рабочий Пулат,
мы за хлеб твой боремся,
колхозник Хасан!

Нурмат и Саври в своем доме живут,
и тесно им тут,
и скучно им тут,
но жить в коллективе — зазорно для них,
хоть мало дает им труд.

Сапожник Нурмат целый день в закутке
то с шилом в руке,
то с дратвой в руке.
И, отдых забыв, от зари до зари
по дому хлопочет Саври.

Не хочет кустарь-одиночка Нурмат
вступить как собрат
в рабочий отряд,
не хочет вмешаться в большие дела,
хоть сам своей жизни не рад.

Саври, пробудившись в каморке от сна,
немыта, грязна,
суетится одна —
она постирать, приготовить обед,
убрать за коровой должна.

Ребенок в своей колыбельке кричит,
похлебка кипит,
корова мычит,
и волосы дыбом встают у Саври —
она точно ведьма на вид!

Едва она примус свой старый зажгла —
застряла игла,
и в комнате мгла,
и мечется снова по дому Саври,
на мир и на жизнь свою зла.

С досады Саври закурила чилим,
и стелется дым
по стенам сырым…
Что ж делать теперь ей? Кури не кури —
тоску не разгонишь, Саври!

А ночью воротится пьяный Нурмат,
и стекла звенят,
и слышится мат —
с веревки в испуге сорвется телок,
ломая гнилой палисад.

И муж избивает веревкой Саври:
«Эй, черт подери,
молчи, не ори!»
Неграмотны оба — ведь им, беднякам,
не снились во сне буквари!

Однажды вбежал он и крикнул: «Жена!
Послушай, жена,
плясать ты должна!
Здесь фабрика обуви будет теперь,
сегодня открылась она.

На фабрику эту с тобой мы пойдем
и будем вдвоем
сидеть за станком.
Довольно ютиться по жалким углам!
Бросай и кастрюли и хлам!

На фабрике много машин и станков —
лишь скажут нам: „Шов!“,—
а шов уж готов!
Не нужно глаза или руки трудить —
в машину вставляется нить!»

Неделя прошла, и уж в цехе Нурмат,
работать он рад
две смены подряд.
Из первой получки Нурмат, говорят,
жене покупает наряд!