Иоганн Гете - Собрание сочинений в десяти томах. Том первый. Стихотворения

Много обоим под силу! И все же речь поцелуев
С речью взоров дана только влюбленным в удел.

Ты обоих затмила; цветами поешь и рисуешь:
Дети Флоры тебе краски и вместе — слова.

Но неустойчивый дар плетется руками моими:
Свежий утром, венок к вечеру, глянешь, увял!

Так и боги даруют нам бренную прелесть и манят,
Все обновляя дары, смертных в безгорестный путь…

День такой назови, чтоб я венка не дарила
Милому — с первого дня, как полюбила тебя.

Он еще сохранился, твой первый дар незабвенный,
Радостный пир обходя, ты мне его поднесла.

Только украсила чашу, гляжу, осыпается роза;
Ты отпил и вскричал: «Девочка, яд — в лепестках».

Ты ж на то возразила: «Они наполнены медом;
Впрочем, только пчела сладость умеет добыть».

Но нескромный Тиманф как схватит меня да как крикнет:
«Разве шмелю не испить сладкую тайну цветка!»

Ты рванулась из рук, спасаясь в бегстве; упали
Грубому парню к ногам розы, корзинки, венки.

Ты же властно воскликнул: «Малютку брось-ка! И розы,
И малютка сама слишком нежны для тебя!»

Он лишь крепче вцепился в тебя, смеясь до упаду,
И одежда твоя донизу сверху рвалась.

Ты метнул в вдохновенной вражде недопитую чашу;
Гулко ударилась в лоб и расплескалась она.

Хмель и гнев слепили меня, и все ж я заметил
Белые плечи твои и обнаженную грудь.

Что за крики кругом, что за смута! Льется багрово
Кровь с вином пополам с черепа злого врага.

Но тебя, лишь тебя я видел! В горькой досаде
На пол присев, свой наряд ты запахнула рукой.

Ах, как летели тарелки к тебе! Я дрожала при мысли,
Что незнакомца сразит пущенный метко металл.

Только тобой увлечен, я видел: свободной рукою
Ты ухитрилась сбирать розы, корзинки, венки.

Тут заслонил ты меня, чтоб случай меня не обидел,
Или хозяин, гневясь за неудачливый пир.

Помню, что взял я ковер на левую руку, как это
Делают, чтобы отбить грозную ярость быка.

Драку сумел унять разумный хозяин. Я тут же
Кинулась прочь, но взор медлил расстаться с тобой.

Ах! Тебя потерял я. Напрасно все закоулки
Дома я обыскал, улиц, садов, площадей.

Стыдно было казаться! Молвой не тронутой ране,
Всеми любимой, легко ль сделаться притчею дня?

Сколько видал я цветов, гирлянд и пышных букетов,
Но не видел тебя; город тебя не видал.

Я сидела в затворе. Увядшие розы роняли
Всюду свои лепестки, никли гвоздики вокруг.

Что ни юноша, — молвит: «Увы! цветов не убыло,
Только пленительной нет, чтобы сплести их в венки».

Я меж тем плела их одна; венки увядали.
Видишь? Они для тебя рядом висят с очагом.

Так и он увядал, твой первый венок. Не оставил
В драке его я; висит он над постелью моей.

Вечером я глядела на вянущих. Как я рыдала!
И в поглощающий мрак краска за краской текла.

Тщетно в городе я искал твой домик укрытый;
Даже тщеславцы и те только молчали в ответ.

Я никогда у себя гостей не видала: не ведом
Домик мой никому. Город беднейших таит.

Тщетно в городе я взывал к всезрящему солнцу:
Выдай, властительный бог, где ты ее озарил.

Властный бог тебе не внимал; но бедность внимала:
Я принялась из нужды вновь за свое ремесло.

Так ли? Голос другой не звал ли сыскать незнакомца?
Разве Амур не успел встречные стрелы метнуть?

Зорко всюду искала тебя, и вот — увидала.

И не дерзнула толпа любящих, нас, удержать.