Орли Кастель-Блюм: Рассказы

Остается еще один вопрос. И он перед Вами: Правильным ли является то, что Правительство Израиля решительным образом снимает тему свистков с повестки дня международного сообщества, не желая разбудить в обществе острую дискуссию по вопросу раздачи свистков младенцам. И каким боком зависит это от того, умеет или не умеет сосунок пользоваться свистком? Ответ заключается в том, что Правительство Израиля на самом деле пытается предотвратить общественную бурю, во время которой несомненно будут опрошены матери, неготовые брать от государства свистки по причине того, что младенец, еще не умеет свистеть, и в случае землетрясения они предпочтут умереть вместе со своими малышами.

Из разбирательства, проведенного какой-то дамой из Восточного Негева, которой сама тема свистков и то, каким образом государство будет заниматься, да буде событие произойдет, и станет ли вообще делать это, кажутся весьма ущербными, следует, что у всех министров наличествуют свистки, и может быть даже по два. Один в пиджаке и один в перчатке. У них самих и у членов их семей. Эта же дама из Южного округа, которую очень занимает тема свистков, после проверки обнаружила, что даже у зам. министров и их домочадцев имеются свистки. Она предоставила результаты своих исследований главе правительства с большим знаком вопроса.

Ответ по данному вопросу до сих пор не получен.

В городе шел фильм, который народ смотрел, — и многие, пусть не все, но большинство, уходили с него посредине, и находились такие, кто изрекал: «Ну и мерзость! Это до какой же низости может докатиться ум человеческий!»

В сущности, каждый раз, когда демонстрировался этот фильм, были люди, которые вставали и уходили. И те, кто так поступали, делали это достаточно однообразно. Они покидали зал и, прокладывая себе дорогу к выходу, бормотали, что фильм — просто нестерпим, отвратителен, и уж такого низменного уровня, какого они еще в жизни не видывали. Он какой-то нездоровый, этот фильм! Я помню, как одна дама кричала оставшимся в зале: «И вы еще смотрите этот больной фильм!»

Я не встала и не покинула зал. Я вообще не вставала. Не могла встать. Эти кадры были просто невообразимыми, и я осталась, чтобы не верить своим глазам. Я не верила, что кто-то смог выразить такое, и ведь кто-то в этом фильме еще и снимался.

Это было невероятно, хотя я могла понять создателя фильма, и чего он добивался — он хотел, чтобы несколько зрителей встали и ушли. Он с самого начала брал в расчет, что стройные ряды в зале будут редеть, и резонно полагал, что тем, кто, будет досматривать фильм, по крайней мере, достанется больше кислорода. А потом, до самого конца, он просто буйствовал, думая, видимо, что уцелевшие после того злополучного момента, тем самым уже получили прививку против всего остального.

Я была в кино сама и не должна была немедленно озвучивать свое мнение о роковом моменте, но я пыталась понять тех, кто встал и ушел. Они, наверное, были в состоянии тихого ужаса, если уж подняли самих себя и предпочли действительность попираемому ими фрагменту. Они уже далеко не дети, да и фильм этот как раз для тех, кто старше 16. Взрослые ведь не любят, когда им показывают такие вещи, не остановив на минуту демонстрацию фильма, чтобы кто-нибудь основательный, с научной степенью, взошел на сцену и спросил зрителей, просто спросил их, готовы ли они сейчас увидеть то-то и то-то. Кто готов — пусть голосует, подсчитаем за и против, и тогда пусть решает большинство.

Человек предпочитает прочитать в газете о том, что ему показывали в фильме, задним числом, когда дело уже вышло за пределы «сегодня». Человек предпочитает читать об этом в книге, и тем более, если ему дать понять, что произошло, неявно, между строк, и тогда он понимает скрытое между строк, и думает, что понимает потому, что он сильно умный.

Но так, в лоб? На громадном и угнетающем тебя экране, перед которым зрители кажутся такими незначительными… Э, нет! В жизни, если кто-то придет к человеку и расскажет, только расскажет, о чем-нибудь подобном, он может хорошенько схлопотать за такое непотребство.

Да к тому же, столь фронтально, бесповоротно?!

И, кроме того, не многие готовы оставаться в зале и чувствовать себя соучастниками преступления. Большинство же, наверняка, дни и ночи вкалывает, за каким делом им еще и преступниками себя чувствовать. Они что, за это платили?! Или платили их приятели? Им не хватает собственных проблем, чтоб копаться в этом дерьме? Слава богу, есть у них собственное Я, и им это прекрасно известно. У них есть замечательное Эго, и не менее прекрасное Супер-Эго. Они протестуют и — уходят.