Владимир Нарбут - Стихотворения

Орехом земляным усатый
Торгует с рундука суфлер.
(Его обветрили пассаты
Дубильной кислотою флор.)

И мне, и в мой карман подсыпьте
Побольше зерен-стариков,
Чтоб вспомнил я об эвкалипте,
Бесстрастнейшем из голяков.

Как вспомню сочинские ночи, —
Вспорхнет со спички голова,
Но насекомое короче
Не станет:
Фосфор, трынь-трава…

Как вспомню торс, подобный скрипке,
Смолу на пальцах, канифоль…
Ревекка-муза!
Дай мне штрипки,
За выслугою лет уволь.

Раскрытым шкандыбая пляжем
(В лодыжку щелкает песок),
У мокрой кромки рядом ляжем —
Пред раковиной из досок…

Малюсенький, серобородый
Раскроется бобовый дед
(Он блекл от сероводорода,
На нем башлык углом надет).

Но тут пошли в бурун колеса
Авто.
— Мацеста, ванна —
Стой.
Я в орденах фурункулеза,
Торжественный сажусь в настой.

На волоске груди пузырясь,
Дрожит подземное ситро.
Что за предательская сырость?
В ней цвелью подтекло ведро.

Песочная мелькает скорость,—
Я выхожу; я обожжен.
Я под пижамой хорохорюсь,
Средь маленьких восточных жен…

Ревекка-муза!
Хоть словечко
Шепни, наушничая, мне, —
Про талисман, про человечка,
Тайком живущего в зерне…

Пассатом дует он на форум,
На эвкалипт, рундук под ним, —
Нырнув в башлык, сидит суфлером,
Шуршит орехом земляным…

Термометр (вроде карамели)
Он превращает вдруг в часы, —
Песок минуты-пустомели
Ему же сыплют на усы.

И ночью,
С призрачною лампой
(С пульсирующим светляком),
Не он ли к парочке сомнамбул
Подсаживается тайком?..

Любовь чернеет от историй
(Мацеста… ванна… серебро…), —
И все ж орешек в санаторий
Приносит лишь одно добро.

Скрипучий гриф в погибель согнут:
Заела канифоль смычок…
Конечно, музу средь инкогнит
На пляже
Сыщет старичок.

Мне рано думать об отставке…
Нет, нет, — Ревекка не права:
Купальской ночью
В лютой давке
Летят и светятся слова.

И в каждом — только половина,
Чего так требует отбор,
И каждое — ко мне с повинной,
Как я к Мацесте —
До сих пор…

Столб телеграфа к югу направился,
Ласточка во фраке — нотой косой.
В бемолях Шопена,
в диезах Штрауса
Танцует на поверхности лодка-фасоль.

А слева, под лесом
(Откуда вылазки
Горцы на банды в девятнадцатом вели),
Семью крейсерами вырос Ворошиловский [120] Центральный санаторий РККА им. Ворошилова. (Примеч. В. Нарбута.) ,
Башнями причалили эти корабли.

Пальмам букетами качаться нравится,
По самую макушку расчесан фонтан,—
И лестницу (к приему) выскребла здравница:
Милости просим, товарищ капитан.

Жуков, растревожив в пернатом шиповнике,
По гальке, по плитам
(Наверх и вниз)
Вот они ходят —
Майоры, полковники, —
Зажги папиросу, струей затянись.

Только в столовой,
В условиях пленума,
И сохранен (на калории) ранг.
Обуглено сердце солдата рентгенами,
Разрознены темные кости фаланг.

То — снимок. А солнце прыскает спицею,
Воду из ванны нарезом вертит…
(Благоприятные имеет ауспиции
Добытый в гражданскую миокардит.)

Лежа в соломенном,
Воздух просоленный
Запихивай поглубже, товарищ капитан!
Лодка в купоросе ездит фасолиной,
Пальма волосата,
И букетом фонтан.

Снова (как некогда) венами полыми
Мужество и нежность к тебе идут,—
И всадник,
Конвоируемый бемолями,
Проскакивает через шопеновский этюд.

Сабля по желобу стлалась без памяти:
С каменными лицами, врага
(Чтоб не лез)
Китайской — до Чаквы — учили грамоте,
Рубясь за советский чайный диез.

Под музыку море выгладило заново.
Оба композитора бродят по пятам.
Домашнее сердце твое партизаново
Радуется людям, товарищ капитан.

Радуется людям, сидящим под башнею…

О чем разговорились полковник и майор?
В штабах ночевки,
Бой врукопашную,
Ночи в академии —
Вспомнили вдвоем?

Или в шиповнике
(Лапами пушистыми
Карабкаясь)
Прополз перед ними жук,
Похожий на танк, сделанный фашистами,
Пышуший серой, размером в Машук?..