Семен Надсон - Стихотворения

Опять вокруг меня ночная тишина.
Опять на серебро морозного окна
Бросает лунный свет отлив голубоватый,
И в поздний час ночной, перед недолгим сном,
Сижу я при огне, склонясь над дневником,
Тревогою, стыдом и ужасом объятый.

Таких, как этот день, минувший без следа,
Растратил много я в последние года, —
Но их в мою тетрадь я заносить боялся:
Больную мысль страшил растущий их итог…
Так медлит счет свести неопытный игрок,
С отчаяньем в груди сознав, что проигрался…

Сегодня совесть мне отсрочки не дает…
За что, что сделал я?.. За что меня гнетет
Мое минувшее, как память преступленья?
Я жил, как все живут, — как все, я убивал
Бесцельно день за днем и рабски отгонял
Укоры разума, и думы, и сомненья!

Я жил, как все живут, — а в этот час ночной,
Быть может, я один с мучительной тоской
В тайник души моей спускаюсь беспристрастно.
И тихо всё вокруг, и за моим окном,
Окованный луны холодным серебром,
Недвижный город спит глубоко и бесстрастно.

Долго муза, таясь, перед взором моим
Не хотела поднять покрывала
И за флером туманным, как жертвенный дым,
Чуждый лик свой ревниво скрывала;
Пылкий жрец, я ни разу его не видал,
И в часы вдохновенья ночного
Только голос богини мне нежно звучал
Из-под траурных складок покрова;
Но под звуки его мне мечта создала
Яркий образ: за облаком флера
Я угадывал девственный мрамор чела
И огонь вдохновенного взора;
Я угадывал темные кольца кудрей,
Очерк уст горделивый и смелый,
Благородный размах соболиных бровей
И ресниц шелковистые стрелы…
И взмолился я строгой богине: «Открой,
О, открой мне черты дорогие!..
Я хочу увидать тот источник живой,
Где рождаются песни живые;
Не таи от меня молодого лица,
Сбрось покров свой лилейной рукою
И, как солнцем, согрей и обрадуй певца
Богоданной твоей красотою!..»

И богиня вняла неотступным мольбам
И, в минуту свиданья, несмело
Уронила туманный покров свой к ногам,
Обнажая стыдливое тело;
Уронила — и в страхе я прянул назад…
Воспаленный, завистливый, злобный, —
Острой сталью в глаза мне сверкнул ее взгляд,
Взгляд, мерцанью зарницы подобный!..
Было что-то зловещее в этих очах,
Отененных вокруг синевою…
Серебрясь, седина извивалась в кудрях,
Упадавших на плечи волною;
На прозрачных щеках нездоровым огнем
Блеск румянца, бродя, разгорался, —
И один только голос дышал торжеством
И над тяжким недугом смеялся…
И звучал этот голос: «Певец, ты молил,
Я твои услыхала молитвы:
Вот подруга, с которой ты гордо вступил
На позорище жизненной битвы!
О, слепец!.. Красотой я сиять не могла:
Не с тобой ли я вместе страдала?
Зависть первые грезы твои родила,
Злоба первую песнь нашептала…
Одинокой печали непонятый крик,
Слезы горя, борьбы и лишенья —
Вот моя колыбель, вот кипучий родник,
Блеск и свет твоего вдохновенья!..»

Не вини меня, друг мой, — я сын наших дней,
Сын раздумья, тревог и сомнений:
Я не знаю в груди беззаветных страстей,
Безотчетных и смутных волнений.
Как хирург, доверяющий только ножу,
Я лишь мысли одной доверяю, —
Я с вопросом и к самой любви подхожу
И пытливо ее разлагаю!..

Ты прекрасна в порыве твоем молодом,
С робкой нежностью первых признаний,
С теплой верой в судьбу, с детски ясным челом
И огнем полудетских лобзаний;
Ты сильна и горда своей страстью, — а я…
О, когда б ты могла, дорогая,
Знать, как тягостно борется дума моя
С обаяньем наставшего рая,
Сколько шепчет она мне язвительных слов,
Сколько старых могил разрывает,
Сколько прежних, развеянных опытом снов
В скорбном сердце моем подымает!..

Окрыленным мечтой сладкозвучным стихом
Никогда не играл я от скуки.
Только то, что грозой пронеслось над челом,
Выливал я в покорные звуки.

Как недугом, я каждою песнью болел,
Каждой творческой думой терзался;
И нередко певца благодатный удел
Непосильным крестом мне казался.

И нередко клялся я навек замолчать,
Чтоб с толпою в забвении слиться, —
Но эолова арфа должна зазвучать,
Если вихрь по струнам ее мчится.