Эдна Миллей: Стихотворения и сонеты

Любовь не может оживить дыханье.
Ей не сподручен костоправский труд.
Не пустит кровь, не приведёт в сознанье,
но если не придёт, то люди часто мрут.

Быть может, в затруднительное время,
когда в нужде — поддержки никакой,
совсем запутавшись в своей проблеме,
твою любовь я променяю на покой,
а память этой ночи — на съестное… —
но вряд ли я куплюсь такой ценою.

Love is not all: It is not meat nor drink
Nor slumber nor a roof against the rain,
Nor yet a floating spar to men that sink
and rise and sink and rise and sink again.

Love cannot fill the thickened lung with breath
Nor clean the blood, nor set the fractured bone;
Yet many a man is making friends with death
even as I speak, for lack of love alone.

It well may be that in a difficult hour,
pinned down by need and moaning for release
or nagged by want past resolution's power,
I might be driven to sell your love for peace,

Or trade the memory of this night for food.
It may well be. I do not think I would.

Я с двух сторон свечу зажгла.
Не встретить ей рассвет.
Но — милые! враги! друзья!
Какой чудесный свет!

My candle burns at both ends;
It will not last the night;
But ah, my foes, and oh, my friends —
It gives a lovely light!

Счастливой нет другой такой —
Лицом в траву!
Я ста цветов коснусь рукой
И не сорву.

Обрыв и облака — гляжу,
И тих мой взгляд.
Там бриз баюкает траву
Вперед, назад.

Когда ж покажутся огни
Из городка,
Свой свет я отыщу средь них —
И вниз с холма!

I will be the gladdest thing
Under the sun!
I will touch a hundred flowers
And not pick one.

I will look at cliffs and clouds
With quiet eyes,
Watch the wind bow down the grass,
And the grass rise.

And when lights begin to show
Up from the town,
I will mark which must be mine,
And then start down!

Ругала предрассудков косность,
Рыдала, с лестницы катилась —
И что же? Нынче с миной постной
Спать отправляюсь в восемь тридцать.

Was it for this I uttered prayers,
And sobbed and cursed and kicked the stairs,
That now, domestic as a plate,
I should retire at half-past eight?

Что ж, я любила в среду,
Но вот настал четверг.
В четверг тебя я не люблю,
Мил человек.

Не понимаю, ты о чем?
И злишься на кого?
Да, в среду был ты так любим, —
А мне-то что?

AND if I loved you Wednesday,
Well, what is that to you?
I do not love you Thursday —
So much is true.

And why you come complaining
Is more than I can see.
I loved you Wednesday, — yes-but what
Is that to me?

Благословенен уголок
Мой, украшенье мира.
Но я не видела еще
Китая и Каира.

Не упиваться мне цветком
Под самым моим носом,
Пока мне запах незнаком
Из Карфагена розы.

Ткань нежная любви моей
Не блекнет и не рвется,
Пока я здесь. Но если мне
Пуститься в путь придется!..

How shall I know, unless I go
To Cairo or Cathay,
Whether or not this blessed spot
Is blest in every way?

Now it may be, the flower for me
Is this beneath my nose;
How shall I tell, unless I smell
The Carthaginian rose?

The fabric of my faithful love
No power shall dim or ravel
Whilst I stay here, — but oh, my dear,
If I should ever travel!

Бродила вдоль стола,
Пила из рюмки каждой,
Но не нашла вина
Прекраснее, чем жажда.

Грызя земли плоды,
Пришла я к убежденью,
Что в мире нет еды
Вкуснее вожделенья.

Всю эту канитель
Я распродам отважно
И лягу на постель
Из голода и жажды.

I drank at every vine.
The last was like the first.
I came upon no wine
So wonderful as thirst.

I gnawed at every root.
I ate of every plant.
I came upon no fruit
So wonderful as want.

Feed the grape and bean
To the vintner and monger:
I will lie down lean
With my thirst and my hunger.

Тропинка мимо дома шла.
Была уж очень хороша! —
Но матушка меня предупредила:
«В конце тропинки, доченька,
Найдешь ты дом молочника»
(И с той поры я дальше не ходила).

THERE was a road ran past our house
Too lovely to explore.
I asked my mother once — she said
That if you followed where it led
It brought you to the milk-man's door.
(That's why I have not traveled more.)

Просил не открывать, но ты вошла;
Смотри же, из-за малости какой
Предательство… Не видно ни котла,
Ни дев, что расплатились головой