Александр Перфильев - Стихи

«Только те, которых не ревнуют,
И которым не дарят Мечты,
В смертный час придут и поцелуют
Заостренные черты».

Скоро Октябрь забрюзжит, засутулится,
Вылезет ночью седой старичок,
Тихо напудрит безмолвные улицы,
И на деревья накинет платок.

В ситечко дунет, с улыбкою мудрою,
В тихую, сонную, мглистую даль,
Ласково веря, что снежною пудрою
Можно запудрить земную печаль.

Встану тогда, с незажившими ранами,
Выйду, поймаю Его за рукав.
— Ну-ка, напудри голодного, пьяного,
Я утомился и след мой кровав.

Ну-ка, напудри немые булыжники,
Те, что сдавили усталых людей.
Знаешь ли, что фарисеи и книжники
Вновь распинают Твоих сыновей?

Лжешь, не напудришь царапинок жизненных,
Острых порезов и пьяных Голгоф… —
Он не послушает слов укоризненных,
Хмурых, надрывных, страдальческих слов.

В ситечко дунет, с улыбкою мудрою,
Яркие искры рассыплет вдали,
Ласково веря, что снежною пудрою
Можно запудрить болячки земли.

Не молюсь я больше в светлом храме
На закате сумрачного дня…
Жизнь не пряла бледными руками
Тонкой пряжи счастья для меня.

Об одном мечтаю в дни заката:
Тихо лечь в глубокие снега,
И забыть манившие когда-то
В голубой каемке берега.

Все забуду, униженья даже,
Твой печальный образ сохраня,
Потому что — нет на свете пряжи
Тонкой пряжи счастья для меня …

В опустевшей детской колыбели
Я оставил все свои мечты.
И живу без смысла и без цели …
В опустевшей детской колыбели
Вся любовь, вся нежность, я и ты.
Свет лампады, бледный луч луны,
Шепот сказок, тихой песни трели.
Мало этих песен мы пропели,
Мало сказок рассказать успели —
И теперь они уж не нужны —
Стало пусто в детской колыбели…

Люблю мою древнюю Землю,
Ее касанья чту,
Ее печали приемлю,
Впиваю ее красоту.

Молюсь я другой святыне,
Другие песни пою,
И часто в своей гордыне,
Не помню Землю свою.

Но, если б в Иные Страны
Мы что-нибудь взять могли,
Я взял бы присыпать раны
Щепотку родной земли.

В вечерней мути шумной улицы
Ищу всегда твой нежный след,
И заставляет долго щуриться
Случайный женский силуэт.

Полно вечерними заботами,
Тепло укутавшись в манто,
Шурша по снежной пыли ботами,
Ползет безликое ничто…

Когда ж мелькнет фигурка тонкая,
Такая близкая для глаз,
Растет на сердце что-то звонкое,
И обрывается тотчас…

И у витрин, где лампы светятся,
Вгляжусь — не ты, конечно, нет…
Я знаю — нам придется встретиться
Не здесь — во мгле других планет…

Твое пророчество чудесное
Земля не может истолочь,
И охраняет твердь небесная
Молитвы, брошенные в ночь.

Зимний ветер так колюч и хлесток,
Жжет лицо, царапает его.
Вот и он — знакомый перекресток,
Но на нем не видно никого.

Треплет ветер, точно очумелый,
Белоснежный Божий пуховик.
Буду ждать тебя я вечер целый,
Пряча щеки в мятый воротник.

Гулко бьет цветной стеклярус града
В ободок фонарного стекла.
Может быть, мне ждать тебя не надо?
Может быть, не выйдешь из тепла?

Может быть, с скучающей зевотой
Просто ляжешь с книжкою в постель,
И забудешь, что томится кто-то
На углу, в собачую метель?

Тихо скажешь, что в такую стужу
И собак не выгонит никто;
И прижмешься, ласковая, к мужу;
Он тебя укутает пальто.

И заснешь, забывши про бродягу,
Не услыша мой безмолвный крик.
Я вздохну, и тихо-тихо лягу
Под фонарь, на Божий пуховик.