Михаил Цетлин (Амари) - Цельное чувство

Как исследил сердца людские
Ты, нежный, тихий человек,
Всепроникавшим взором Вия,
Не подымая грустных век?

О, неуимчивое сердце,
Стучишь-стучишь, стучишь-стучишь
В грудь, в глухо запертую дверцу!
Но отзвучишь… Но замолчишь…

Далёко, одна на кладбище, лежишь ты, и я на кладбище том не был.
Далёко, одна… Над могилой синеет неяркое, русское небо.
Далёко! И если судьба не захочет, я там никогда и не буду,
И что-то мне шепчет, что я там не буду,
и, может быть, в жизни тебя позабуду.

Есть странная, страшная сила, забвенье — та сила.
Я знаю: быть может, и ты меня тоже забыла.
Ведь если надрежем мы дерево, новые соки его заживляют, кора зарастает бесследно.
Что было бы с бедной душою без силы целебной, без силы победной!

Но мнится мне, ты пред концом, с другими, с друзьями, с родными,
Средь слез расставания вспомнила старое, старое, полузабытое имя,
Шепнула его и вздохнула с любовью, иль горечью, или прощеньем,
Наверно, с прощеньем, мой грех невелик был, наверно с прощеньем.

Мой грех невелик был: я только любил и не лгал пред тобою.
Быть может, так было и нужно, и так суждено мне судьбою —
Тебя разбудить от дремоты, когда же, проснувшись, с еще полусонной улыбкой
На мир и меня ты взглянула, — уйти, отвернуться и горькой признать всё ошибкой.

Но мной пробужденная к жизни, ты в жизни осталась,
Забыла, что было, творила, любила, смеялась
И шла без меня такою уверенной твердой походкой,
Как будто и не было той, которую я покидал заплаканной, бедной сироткой.

Но что же твой образ душе как упрек и как бремя?
О, тяжесть ошибок, которых уже не искупит ни время,
Ни горечь рыданий, ни страстность молитв, которых не смоет
Вся вечность, что будет, и миг отошедший тяжелыми волнами скроет.

Вся вечность! Такое простое и всё ж невозможное слово «навеки»:
Над темной могилой струятся всё более темные и полноводные реки.
Ужели навеки? И вот, когда и меня унесут эти воды,
Не будет свиданья, не будет бессмертья, не будет свободы.

Сердце гонит усталую кровь,
Ширясь чутко и верно.
И сжимается вновь
Мерно, мерно.

Мерно, мерно… Покамест иглой
Старой боли
Тихий кто-то его, тихо злой
Не уколет!

Как дымно дышат дали,
Как бел победно снег…
Мы так с тобой страдали,
Был судеб беден бег,
Мы долго напрасно ждали
Таких целительных нег!

И вот дождались ныне
Неведомых чудес.
О, дым молочно-синий
Безбрежных небес!
Бесследно в снежной пустыне,
Как дым, наш бред исчез.

Чуть теплится огонь
И сердце чем-то сжато.
Не тронь, не тронь
Цветок без аромата!
Жизнь — как под всадником тяжелым слабый конь.

Нетворческая грусть,
Нет радости в надежде,
Так пусть же, пусть
Всё будет так, как прежде,
Жизнь — скучные стихи, твердимые без чувства наизусть.

В темной жажде божества,
О, рыбарь, мы ждем ловитвы;
Но забыли мы слова
Для призыва и молитвы.

О, сердец и душ рыбарь,
Ты когда ж расставишь сети?
Затрепещутся ль, как встарь,
Божьи рыбки, — видишь — эти

Истомленные сердца?
Долго ль ждать нам молчаливо,
Чтоб достигли до Отца
Бессловесные призывы?

Кто, Строгий, спросит отчета,
Кто, Мастер, посмотрит в срок,
Сработана ли работа,
Исправен ли твой урок?

Как дни безнадежно серы,
Как видно всю будничность дел!
Без трудной, радостной веры
Как скуден бедный удел!

Не настало время молиться,
Нет в душе и слов для молитв.
Нам завет — в себя углубиться,
Будет сердце медленно биться,
Как в предчувствии бурь и битв.

Говорить придет еще время,
Нужно только слушать, таясь,
Прорастает ли светлое семя,
И носить, как женщинам бремя,
С чем-то тайным темную связь.