Николай Алл - Русская поэзия Китая - Антология

А вышел — что твое вино,
Он ранью ковкой опьянит,
И снова в высоте звенит
И заливается труба,
И сердце ей опьянено,
Хоть холодеет на губах!

Пола тотчас же просквозит,
Походка звонкая легка,
И песня новая звенит;
Чея-то глупая рука
Уже засыпала овес,
И чешется, рассевшись, пес.

У двери теплых денников
Навоз подстилочных клоков
Дымится свежестью своей,
И стуки-постуки подков
Уверенные: из дверей
Выводят первого коня…

О, Господи, прости меня,
Что я опять желаю брани,
Что вот опять мое желанье
Проходит, славою звеня,
И смяты смертно зеленя
Отменным полевым галопом
На страх застигнутой Европы!..

Ну да! Еще не так давно
В мое раскрытое окно
И в дверь на цементный балкон
Вставал июньский небосклон.
Маньчжурский неподвижный зной:
С утра ленивая пора,
Лимонов профиль вырезной,
А во дворе — детей игра…
И плыл дрожащий горизонт,
И млели там зонты дерев,
И солнце — огненный орех —
Опять слепило горячо.
Опять стремительный дракон
Взмывал в лазурь, на высоту,
И делался горяч балкон,
И пронизала пустоту
Огня небесного искра,
И приходила в мой покой,
Касалась легкою рукой
Тоска (она любви сестра).

Ну почему бы не поплыть,
А то отправиться пешком,
С бродячим за спиной мешком.
Туда, где с башнями углы
Оглиненных кизячьих стен,
Где вовсе раскрывает свет
Испепеляющий дракон;
В бумаге поднято окно,
И на циновке детский стол,
И флейта плачется светло,
А музыкант на ней — слепой.
Проедет в толстые врата
Мешками полная арба…
Коней дрожащая губа,
А шея стрижена, крута,
Извозчик по пояс нагой
(И как мала его нога!),
А там стреляет кнут другой
И — впряженных коров рога…

Не раз задумывался я
Уйти в глубокие края,
И в фанзе поселиться там,
Где часты переплеты рам;
Бумага в них, а не стекло,
И кана под окном тепло.
На скользкую циновку сесть,
Свинину палочками есть
И чаем горьким запивать;
Потом курить и рисовать,
Писать на шелке письмена —
И станет жизнь моя ясна,
Ясна, как сами письмена.

Летают в воздухе святом,
Неслышно пропадают птицы.
Над ровным лугом — желтый дом,
А дух на воле и томится.

Есть в облаках сиянье льдин,
В пруду метнулась рыба кругом,
И в этот полдень я один
Дышу томительным испугом.

Так жадно думаю о Вас,
И расцветают все движенья,
Далеких губ, далеких глаз
Влиятельное выраженье.

А вот счастливая рука:
Она имеет тяжесть тела;
Святая кровь — ее река —
Высоким шумом прошумела.

И смелый голос надо мной
Поет неслышными словами,
А небо с той же синевой
И уплывающими льдами.

Слепая ночь устало хмурится…
Как много снега намело.
Там убегающая улица
Легла серебряной стрелой.

А я прильнул к стеклу оконному —
Мне как-то странно хорошо.
Я памятью настороженною
В страницы прошлого ушел.

И, воскрешая ту, забытую
Любовь — забытую мечту,
Глазами, широко раскрытыми,
Гляжу в немую темноту.

Тонкой змейкой раскинута сталь,
В синеву убегает зигзагом.
Я не знаю, давно ли я стал
Загорелым и дерзким бродягой.

Только кажется мне, что давно,
Что и предки мои кочевали
По степям под сибирской луной,
По скалистым хребтам Забайкалья.

А теперь, оглянувшись назад
На далекую жизнь, вижу снова
Цепь железобетонных громад,
Переулки в гранитных оковах.

Бесконечную цепь проводов,
Черным дымом пронизанный воздух,
Перекличку фабричных гудков,
Фонарей неподвижные звезды.

А еще — будто солнечный луч
Иль вечерней зари позолота —
Из растаявших в сумерках туч
Улыбается ласковый кто-то.

Может быть, этот вычурный бред
Лишь сознаньем придуман усталым,
Может быть, с незапамятных лет
Я брожу по обветренным шпалам.

Через зубчатые ночные тучи,
Через решетку в маленьком окне
Прокрался робкий, одинокий лучик
И задрожал и улыбнулся мне.