В главном городе жил.
Вечно сыт неудачами,
Умножая долги,
Истреблял на горячие
Бублики — пятаки.
Но душа моя верила,
Почему — не пойму,
Что отрада ждет в тереме,
А точней — в терему.
* * *
В стране банкротов и воров
Ни жизнь не защитишь, ни кров
И малышню, и молодежь
От лжи и бездны не спасешь.
Страна господ, страна бомжей,
Страна всеслышащих ушей,
Осатанев от мин и бомб,
Не хочет побороть апломб.
ДОЛГОЛЕТИЕ
В этом веке я не помру.
Так ли, этак — упрямо, тупо
Дотащусь, но зато ему
Своего не подсуну трупа.
Двадцать первый — насквозь чужой,
С крематорием чем-то схожий...
Не приемля его душой,
Подарю ему кости с кожей.
От недоли хоть волком вой,
Только все-таки жить охота.
Потому доползти позволь
До две тыщи первого года.
Мне бессмертье не по плечу,
Потому и шепчу с надсадом:
— Пожалей меня — не хочу,
Не могу помирать в двадцатом.
Выдай крови и выдай сил,
Долголетия выдай, донор!..
Все равно я все упустил,
Все равно молодым не помер.
1973
АННЕ АХМАТОВОЙ
Ваши строки невесёлые,
Как российская тщета,
Но отчаянно высокие,
Как молитва и мечта,
Отмывали душу дочиста,
Уводя от суеты
Благородством одиночества
И величием беды.
Потому-то в первой юности,
Только-только их прочёл —
Вслед, не думая об участи,
Заколдованный пошёл.
Век дороги не прокладывал,
Не проглядывалась мгла.
Бога не было. Ахматова
На земле тогда была.
1961
МЭТР
Весь в пятнах и в морщинах
И лысый, как скелет,
Жеребчиком мышиным
Резвился тридцать лет.
И много было шуму
Совсем из ничего,
Хотя, похоже, к шуту
Истлело естество,
Ни чувства и ни чуда! —
Ну, разве что слегка...
Однако, жил покуда,
Игра вовсю влекла.
Но лед его мистерий
Не вдохновлял меня,
И не был в подмастерьях
Я у него ни дня.
2001
* * *
...И загадку жизни моей.
А. Ахматова
Взыскующему — исполать! —
Недолго ведь страху поддаться...
Себя невозможно понять,
Однако не грех — попытаться.
Тогда-то твой смысл или суть —
Чтоб взыск не остался впустую —
Откроются лишь на чуть-чуть —
Не больше, чем долю шестую...
Ты хочешь себя разгадать?
Но круглую эту загадку,
Куда тяжелей раскатать,
Чем, скажем, солдатскую скатку.
Зачем-то запретна она,
Кощеева эта сверхтайна...
Посмотришь — совсем не страшна,
А всё же для многих — летальна.
2000
ДОЖДЬ ОБЫЧНЫЙ
Вновь дождь: у бога неполадки...
Я мок в окопе и в палатке —
Не на войне, а малость позже,
Поскольку дождь тогда был тоже.
И снова он по окнам лупит,
Как будто он кого-то любит,
А вот ему не открывают,
И он чечетку отрывает.
...Он все такой же забияка,
Хотя лет тридцать не без гака
Прошло с окопа и палатки,
А он опять в большом порядке!
Осенний, летний или вешний,
Он все равно какой-то вечный,
А я, хоть лезу вон из кожи,
Здесь только гость или прохожий.
1986
* * *
Вольная поэзия России,
Я тобой держался, сколько мог,
В боксах интенсивной терапии,
Из которой выдворяют в морг.
С маетою сердце не справлялось,
Но попеременно утешал
Тютчева и Лермонтова хаос,
Баратынского холодный жар.
Слава Богу, не ослабла память
Для твоих стихов и для поэм,
Оттого ни слова не добавить —
Я тебе давно обязан всем.
Ты нисколько не литература,
Ты — моя награда и беда:
Темперамент и температура
У тебя зашкалена всегда.
Ты меня наставила толково,
Чтоб не опасался неудач
И с порога отвергал такого,
Кто не холоден и не горяч.
1997
ПЛАТФОРМА 126-го КМ
Времена напористы
Свыше всякой нормы.
...Ожидаю поезда
У лесной платформы.
Времена напористы,
Но отнюдь не скверны...
Ожидаю поезда,
Утишаю нервы.
Было всяких вывертов
Больше, чем донельзя...
Ноги в джинсах вытертых
Вытянул на рельсы.
Были силы вынести
Бед чередованье,
Так что в неподвижности
Есть очарованье.
Дел — вагон с тележкою,
Что ж не беспокоюсь?
Отчего блаженствую,
Ожидая поезд,
И в начале августа
Таю от соблазна
Крикнуть вроде Фауста:
«Стой, ведь ты прекрасно!»?
Шевельнуться боязно —
Поврежу вдруг лесу...
Ожидаю поезда,
Нужен до зарезу.
1987—1988
СЫЗНОВА...
Все острия и бездны,
Бездны и острия
Стали мне нелюбезны,
Постарел для них я.
Мне б не стихи, а песни,
Что-нибудь из старья.
Читать дальше