Николай Огарев - Стихотворения и поэмы

Если не говорить о прямолинейно-публицистических стихах Огарева, которые по своей сути примыкают к его социально-экономическим статьям и прокламациям (поэтически эти стихи не всегда удачны, хотя они и сыграли свою роль в революционной пропаганде), то почти невозможно разграничить его интимную и гражданскую поэзию. Одно и то же стихотворение, одна и та же поэма у Огарева почти, как правило, содержат обе эти стороны. Это сделало гражданственность поэзии Огарева удивительно поэтичной: вот здесь Огарев дал русской поэзии урок подлинно поэтической гражданственности, и урок этот действен и для нашего времени.

Что же касается тонко подмеченного Григорьевым огаревского "замечательного пренебрежения к форме" - то это та обманчивая простота, в которой есть какое-то таинственное, скрытое, гипнотически притягивающее мастерство. Можно отметить, что позднее секретом подобной простоты формы владел Надсон - при всем несходстве этих поэтов, - для которого Огарев был образцом во многих отношениях. Огарев занял свое прочное и определенное место в русской поэзии 1840 - 1850-х годов, его творчество находило отзвук в душе нескольких поколений русской интеллигенции и до сих пор не утратило своего обаяния, своей значимости.

* * *

Об Огареве долгое время ходила легенда как о "тусклом спутнике блестящего Герцена". Сейчас же стало очевидным, насколько значительна личность Огарева не только как революционера-патриота, но и как поэта. Общим местом было и представление о Герцене и Огареве как о друзьях, не знавших разногласий. Путь у них, конечно, был один - к социальной революции в России, но методы борьбы не всегда были одинаковы.

Они были непохожи: Герцен - подвижный, горячий, находчивый в беседе, Огарев - меланхоличный, застенчивый и немногословный. Но удивительно, что уже в отрочестве они почувствовали такую душевную общность, которая соединила их на всю жизнь. Клятве, которую дали они друг другу на Воробьевых горах, они остались верны навсегда.

В юности они читали одни и те же книги и уже тогда знали, чего хотят: продолжать дело декабристов. Конечно, у них тогда не было определенной программы действий - были только страстное желание бороться с самодержавием и готовность погибнуть.

"Я не могу забыть первые впечатления, - писал Огарев, - которые сильно затронули меня... Это чтение Шиллера и Руссо и 14-е декабря. Под этими тремя влияниями, очень родственными между собою, совершился наш переход из детства в отрочество". Огарев читает "Общественный договор" Руссо. Пафосом борьбы и справедливости волновали его герои трагедий Шиллера - Карл Моор, маркиз Поза, Фиеско. В 12 - 14 лет Огарев прочитал множество запрещенных сочинений русских писателей, в том числе Пушкина и Вяземского, поэму Рылеева "Войнаровский", которую переписала для него его воспитательница Анна Егоровна Горсеттер, находившаяся под влиянием декабристских идей. "Ей я обязан если не пониманием, то первым чувством человеческого и гражданского благородства", - вспоминал поэт.

Огарев готовился к будущей революционной деятельности очень серьезно, - он изучал философию, экономику, историю, делал химические опыты, занимался медициной, математикой, механикой, физикой. С 1830 года он посещает лекции физико-математического и словесного отделений Московского университета. В 1832 году он был зачислен на нравственно-политическое отделение (так назывался тогда юридический факультет). В эти годы в Московском университете учились Герцен, Белинский, Лермонтов, Станкевич, Гончаров, Тургенев, Сатин, Грановский. Свободомыслие было в традициях университета, и за это Николай I не любил его. В 1826 году им был сдан в солдаты за поэму "Сашка" студент Александр Полежаев. В 1827 году подверглись аресту члены тайного студенческого общества братьев Критских. В 1831 году разгромлен был подобный же кружок, руководимый студентом Сунгуровым. Огарев организовал сбор средств в помощь сунгуровцам и сам отвез собранные деньги арестованным. В марте 1833 года Огарев приехал на этапный пункт проститься с Сунгуровым и его друзьями, отправляемыми в ссылку. После этого за Огаревым был установлен секретный полицейский надзор. Тем временем вокруг Герцена и Огарева собиралось новое общество свободомыслящих. "Мы мечтали о том, как начать в России новый союз по образцу декабристов, и самую науку считали средством", - вспоминал Герцен.

К этому периоду относятся первые сохранившиеся стихи Огарева. В них отразились высокие идеалы, презрение к бездумно живущим, тоска по истине. Все это было созвучно последекабрьскому времени. "Поэзия возвысила меня до великих истин. Она - моя философия и политика", - писал Огарев летом 1833 года. Полицейский режим рано разглядел в Огареве своего врага, понял смысл его "отрицаний", - он попал в разряд лиц, "обращающих на себя внимание образом мыслей своих". В 1834 году он был арестован за "пение дерзких песен" и за переписку с Герценом, "наполненную свободомыслия"; его продержали в тюрьме восемь месяцев. В 1835 году они оба были отправлены в ссылку. В Пензе, где Огарев должен был находиться под надзором своего собственного отца, старого отставного служаки, обстановка сложилась невыносимая. Огарев пишет об отце Герцену: "Я сказал ему: я поэт, а он наззал меня бевумньГм, он назвал бреднями то, чем дышу я".

Читать дальше