Саша Черный - Собрание сочинений. Т. 1

Скрылась Ли. Свежеет ветер. Вал взбегает, как удав.
Херувим ширококрылый, мощно крылья распластав,
Налетающему ветру подставляет смело грудь
И, смеряя тьму очами, правит ровный быстрый путь.

Давит серое ненастье — день как ночь и ночь как день.
По стенам ковчега бродит тускло-сумрачная тень.
Люди долгими часами тупо смотрят на очаг.
Дождь жужжит, томится ветер… Кто толкнет, тот злейший враг.

Только Сим все на ногах.
То он роется в мехах,
То один, с утра весь день
Жадно мерит свой ячмень.
И в хлеву, и по углам,
И вдоль бревен — здесь и там
Сим припрятал из шатра
Много всякого добра…
Прячь от Хама, прячь от всех!
Приподнявши козий мех,
Сим провел, дрожа, рукой —
Где мешок с его мукой?
И, давясь от злобных слез,
Дико крикнул: «Кто унес?
Хам, отдай!» Но из угла
Мать подходит: «Я взяла.
Я взяла — не смей скрывать!» —
Говорит, волнуясь, мать.—
«Здесь, в ковчеге, все для всех.
Прятать хлеб — великий грех…»
Но, увы, не внемлет Сим
И, дрожа, с упорством злым
Повторяет лишь свое:
«Мать, отдай! Мое! Мое!»

Хам свистит, хохочет Эгла, плачет старая Фамарь…
Ной подходит молча к Симу… Ли укрылась за алтарь.
Сим умолк: суров и страшен взгляд печального лица…
Воет ветер, бьются волны, небо плачет без конца.

Солнце, лес, земля и радость скрылись в тучах навсегда.
Юность тоже исчезает день за днем в цепях труда.
Иафет непримиримо смотрит в тьму и зло свистит…
Дождь стучит, как раб покорный. Где же берег? Где же щит?

Ли печальна и больна.
Эгла больше не нужна.
Все суровее отец…
Скучно. Скоро ли конец?
Грязь томит. Весь день, как вол,
Он вчера зерно молол.
Братья злы. Вокруг темно.
Жизнь, как камень. — Все равно…
Полон горечи тупой,
Иафет во тьме слепой
Лег на доски и лежит.
Дождь грохочет. Пол дрожит.
Ли позвала: «Иафет…
Принести тебе обед?»
— Не хочу. — Печально Ли
Села к матери вдали.
«Иафет! — позвала мать.—
Ты б помог мне дров собрать».
— «Не хочу». — «Ты болен?» —
«Нет». — Стиснул зубы Иафет.
«Иафет…» — позвал вдруг Ной
И в ответ — глухой струной
Хриплый плач прорезал тьму.
Волны бьются о корму…

Старый Ной склонился к сыну, гладит волосы рукой.
Ли, как раненая серна, вся полна немой тоской.
И на плач со дна ковчега, гулким эхом отражен,
Подымается голодный, темный, злой звериный стон.

Неоглядно и пустынно плещет ширь враждебных вод.
С жалким криком вьется в небе птиц бездомных хоровод.
Но сквозь дождь внизу, все ближе подплывает к ним ковчег
И измученные птицы камнем пали на ночлег.

Сразу кровля ожила —
Вся трепещет, вся бела.
В тучах чуть сквозит закат.
Птицы радостно шумят…
Эгла мчится в хлев: «Эй, Хам!
Слышишь? Птицы снова там».
Хам вскочил, взял толстый сук
И полез наверх сквозь люк.
Злая, сильная рука
Беспощадна и метка…
Птицы бьются, не летят,
Тонут, падают, кричат…
Но внезапно за спиной
Вырастает старый Ной:
«Хам, не смей! Ты слышишь? В хлев!»
В крике — скорбь и властный гнев…
— Но, отец, не ты ли сам
Столько птиц оставил ТАМ?
Этих жалко стало вдруг?..—
И опять заносит сук.
«Хам, не смей!..» Как зверь ночной
Прянул к Хаму грозный Ной.
«Сброшу в воду!» — Замер крик.
Быстрый взгляд тяжел и дик…

Злобно пятясь, как гиена, Хам во тьме сползает вниз.
Птицы смолкли и ложатся. Горизонт туманно-сиз.
Дождь и волны чуть вздыхают. Средь крылатых сонных тел
Ной стоял и долго-долго на гостей своих смотрел.

В хлеве грязного ковчега все сильней протяжный рев.
Но со смрадом звери свыклись, теплый мрак для них покров.
Дождь и плен давно привычны. Что ж волнует темный скот?
Это вспыхнул жадный голод. Жертвы стонут — он ревет.

Кольца влажных гибких змей
Душат трепетных коней.
Львы, порвав веревки пут,
В темноте верблюдов рвут.
У смердящих кровью стен
Зло горят глаза гиен.
Мяса! Мяса! Пир кишок
Все вбирает в свой мешок:
Белых нежных лебедей,
Серн, кротов и лошадей,
Сонных ласковых ягнят
И слепых еще щенят.
Липкий пол в крови, в пуху…
Чей светильник там, вверху,
Брызнув светом по стене,
Закачался в глубине?
Ной проснулся. Он не раз
Шел на стоны в поздний час.
И спускал к зверям огонь
В тьму и воющую вонь.
Смотрит. В старческих глазах
Изумленье, гнев и страх…
Молкнет рев. За рядом ряд
Звери никнут и дрожат.