Саша Черный - Собрание сочинений. Т. 1

Безответна пустынная даль.
Равнодушная лунная сталь
Тускло дремлет на старых руках
И, колеблясь, горит в сединах.
Звезды глаз не закрыли своих,
Влажный ветер доверчиво-тих,
Волны тихо плывут чередой,
И не стонет земля под водой…
Нет ответа… Измученный Ной,
Наклонившись над зыбью ночной,
Скорбно смотрит на пенистый след:
— Что ж? Молчание тоже ответ.

Сон обходит ковчег, гладит теплой рукою зверей,
Дышит людям в глаза и пушистым теплом пеленает.
Меркнет свет очага, звезды жмутся в пролете дверей,
Ночь все строже молчит… Одиночество грудь заливает.
Ной проходит вдоль стен, наклоняется к спящим телам,
Память гневно кричит и смолкает смущенная нежность.
Спят, как дети… Но завтра, лишь солнце скользнет по валам,
Ложь весь мир обовьет и завоет в тоске безнадежность.
Ной проходит вдоль стен, наклоняется к спящей жене…
Кто разделит печаль? Кто уймет раскаленные думы,—
Месяц, молча поющий хвалу небесам в вышине,
Иль рычание в хлеве проснувшейся пумы?

— Ты уснула, Фамарь… Сон твой тих, как всегда.
Мы с тобою шли рядом года и года.
Но когда я в долине боролся со злом,
Ты в смятенье ждала у шатра за углом:
Ты боялась, что камни проломят мне грудь,—
Грудь цела… Как пустынно тянулся мой путь!
А тогда? Ты не слышала стона живых —
Ты с Ноамой молола муку для своих…
И, когда вдоль бортов проплывали тела,
Как сегодня, Фамарь, ты спокойно спала.
Я не спал! Я их видел — у самых тупых
Были мудрые лица уснувших святых…

О Фамарь, не тебя осуждаю, о нет:
Ты мой старческий посох, ты вешний мой цвет!
Путь мой кончен… Я понял. Кто понял — судья.
Берег близко, но нет, — не причалит ладья.
Пусть земля отдохнет. Пусть никто на земле
С перекушенным горлом не бьется во мгле.
Облака поплывут над грядою песков,
И проклятьем никто не смутит облаков.
Словно смерть, сон царит здесь, как агнец немой,
Я их, сонных и чистых, причалю… домой.
Ты ошибся, Владыка, Ты слишком далек!
Завтра рано, чуть солнце разбудит восток —
Только всплывшая грязь на безмолвной воде
Скажет новому солнцу о нашем следе…

Ной, шатаясь, спускается в трюм.
Руки ищут во тьме наобум
Ту секиру, которой он сам
Строил этот ковчег по ночам.
И нашел… Отчего ж, отчего
Руки дрогнули вдруг у него —
И секира, спугнув тишину,
Покатилась, гремя, в глубину?
Не хватило ли сил до конца?
Или грянуло слово Творца?
Или теплые морды ягнят
Отвели его руку назад?
Нет. Над ним далеко в вышине
Вдруг ребенок заплакал во сне.
Словно вспомнив, очнулся старик
И пошел беспокойно на крик.

Спит усталая Ли и не слышит, как плачет дитя.
Сполз покров — свежесть ночи встревожила детское тело…
Опускается Ной и, одеждой едва шелестя,
Осторожно оправил ребенка рукой неумелой.
Замер плач. Широко вдруг раскрылись большие глаза —
Улыбаясь, дитя потянулось, как к матери, к Ною —
Что-то в сердце тревожно забилось, как в бурю лоза.
И, шумя, покатилось к былому растущей волною.
Уплывали мгновенья, задумчивый месяц бледнел,
Волны робко шипели, качая ковчег полусонно.
Ной над спящим ребенком все думал о жизни, яснел
И, грустя, возвращался в ее необъятное лоно.

— «Для того ли я ждал, проклинал и горел,
Чтобы волны сомкнулись над грудою тел?..
Чтобы завтра лишь рыбы тупые одне
Удивлялись созвездьям в немой тишине?
Смерть мертвее тоски… Смерть бессмысленней зла…
Разве не было в жизни святого угла?
Проклинал я, — но скорбь, и проклятья, и гнев
Не живей ли, чем гор огнедышащих зев?
Скат морской не страдает, — но кто б захотел
Променять все страданья на этот удел?
Не жесток ли, не слеп ли был жалкий мой суд?
Разве не было ясных и полных минут?
Если счесть их, — быть может, все черные дни
Не затмили бы их золотые огни…
Или юность моя не была мне игрой?
Не вставал ли, как солнце, я с каждой зарей?
Щедро радость дарил, никого не давил
И живым отдавал весь огонь моих сил…
Я родил справедливость, зажег красоту,
В песню моря вдохнул и напев, и мечту…
Мыслью мир облетел, небеса разбудил
И свободой холмы и поля оживил…
Кто наполнит широкою песнью леса?
Чьи беспечные ноги омочит роса?
Разве лань не жила до того, как она
Под зубами тигрицы погибла средь сна?

Камни глухи, и ветер не слышит себя…
О Творец, я не буду суровей Тебя!
Помнишь, как я молился и плакал тогда?
Если б мог, всех детей я собрал бы сюда.
Трудно жить… Но узнать все цветы на земле,
Чтобы, вырвав глаза, захлебнуться во мгле!..
Этот тесный ковчег нас не выдал и спас,
Но не стал ли он грязной могилой для нас?
Стены, стены, и серые черви забот…
В тесноте только низкое пышно цветет.
Даже мудрость моя от меня отошла —
Слишком близко лежал я у падали зла!
Там, в былом, не цвела ль моя воля сильней?
Сколько знал я победных сверкающих дней…
Иафет мой был юным свободным орлом,
Ли, как ель на рассвете, дышала теплом,
Сим был мягче и чище… Лишь Хам… Но и Хам
Здесь подлей, беспощадней и злее, чем там.
Новый берег молчит за туманом вдали.
Ли, твой сын будет новым побегом земли…
Пусть он будет сильней и счастливей меня,
Пусть увидит все краски грядущего дня —
Если жажду мою утолить я не мог,
Для него я хоть светлую жажду сберег…»