Елизавета Полонская - Стихотворения и поэмы

В 1921-м для издания книги требовалось официальное разрешение Революционной Военной Цензуры (РВЦ) [15] Процесс получения разрешения на издание книги был сложным; сначала разрешение дало Петербургское отделение Государственного издательства — оно было Полонской получено 12 мая 1921 г. (см.: «Серапионовы братья» в собраниях Пушкинского Дома. Материалы. Исследования. СПб… 1998. С. 114); а уже на его основе выдавалось разрешение РВЦ. , и, составляя «Знаменья», Полонская не рискнула включить в них стихи, казавшиеся ей, скажем мягко, слишком резкими и неортодоксальными. РВЦ печатать «Знаменья» разрешила, но в дальнейшем половину этих стихов цензура, реформированная в 1922 году и зашифрованная («Главлит» и т. д.), перепечатывать запрещала.

Книгу открывали стихи, посвященные Александру Блоку, остальные стихи были размещены по трем разделам: собственно «Знаменья» (11 стихотворений современности — войне, Петербурге, реалиях скудной и суровой жизни), «Кровь и плоть» (4 стихотворения, как о них говорила критика, «родового» плана или на еврейскую тему) и «Только в снах» (6 стихотворений, условно говоря, любовной лирики). Эти три направления, три главные темы лирики Полонской оказались устойчивыми на ближайшие годы.

«Знаменья» не остались незамеченными. Четырнадцать рецензий на первую, всего в 50 малоформатных страничек книжицу стихов практически никому, за стенами Дома Искусств, где собирались Серапионы, не известного автора, да еще в пору, когда изданий, печатавших рецензии на стихи, было, что называется, кот наплакал, — результат вполне сенсационный. М. Кузмин даже написал, что «Знаменья» произвели «настоящий шум лопнувшей петарды», который «помешал разглядеть действительные достоинства сборника, имеющего известную лирическую напряженность и тон» [16] М. Кузмин. Парнасские заросли // Завтра (Берлин). 1923. Кн. 1. С. 119. .

Первая рецензия принадлежала перу поэта, критика, переводчика и тоже врача Иннокентия Оксенова [17] Книга и революция. 1921. № 1. С. 61–62 (номер вышел 1 декабря 1921). Отметим, что и восемь лет спустя (в другую историческую эпоху) Оксенов писал, что сборник «Знаменья» «явился довольно крупным событием своего времени, так как в нем, впервые после Блока, поэт, формально принадлежавший к старой поэтической школе, воспитанный на традициях акмеизма, взялся за темы революции и сумел дать своеобразное их преломление» (Красная газета. Вечерний выпуск. 1929. 5 января). и начиналась словами о «страдающем, голодном, героическом Петербурге» [18] Нельзя не заметить, что, хотя город с 1914 года официально именовался Петроградом и большевики это название не отменяли, в порядке личной инициативы многие (и Полонская в том числе) вернулись к слову Петербург. Вс. Рождественский неприятие «Петрограда» сформулировал открыто: «Петербург! (Не Петроград — слово чуждое культуре, безродное, сочиненное, именно Петербург!) — сколько в этом пережитого, как сжато и властительно указаны пути на наших глазах возрождающегося духа!» (Записки Передвижного театра П.П. Гайдебурова и Н.Ф. Скарской. 1923. 7 октября. № 62. С. 1). , затем следовал вопрос: «Кто из поэтов — не считая одного-двух — пытался запечатлеть наши сумрачные дни — небывалые в мире пытки?» — и ответ: «Мы долго ждали голоса, который прозвучал бы с достаточной, вещей полнотой. Еще вчера мы его не знали; сегодня мы его уже слышим, — слышим прекрасные стихи, вскормленные новым классицизмом Блока и Ахматовой, но имеющие свое, неотъемлемое, “необщее выражение”, что побуждает нас вдвойне их приветствовать. Стихи Елизаветы Полонской — подлинный подвиг» [19] Отметим, к слову, явное влияние стихов Полонской на стихотворение самого Ин. Оксенова «Петербург» (Красный журнал для всех. 1923. № 3–4. С. 2). . Это пишется о Петербурге 1918–1921 годов, когда там жили и писали Блок, Кузмин, Ахматова, Гумилев, Мандельштам, Ходасевич… Столь высокую оценку стихов Полонской 1920–1924 годов, по существу, подтверждали и суждения других рецензентов. Рецензия же Оксенова заканчивалась торжественно: «Отныне мы запомним нового поэта Елизавету Полонскую и будем впредь судить его строгим судом — по законам для немногих» [20] Это суждение о «Знаменьях» не было сиюминутным всплеском: Ин. Оксенов подтверждал его в дальнейшем неизменно. (можно признать: следующие две ее книги такой суд выдерживали…).

Более всего в «Знаменьях» современников поразили стихи о современности, чей буднично-революционный лик напоминал о пережитом «кораблекрушении»: