Александр Новиков - Уличная красотка

Куда девался кляузник-сосед?
Он так писал красиво и с отвагой.
И в нашем жэке общий туалет
Всегда располагал его бумагой.

Я по незнанью вслух читал стихи
И тяжело ему поранил душу,
Но он из них не понял ни строки
И только зря натер о стену уши.

Куда девался кляузник-сосед?
Он весь наш быт знал точно и подробно,
Он даже знал, что вату за корсет
Кладет соседка Клавдия Петровна.

И уж откуда выудил он весть,
Что два соседа балуют фарцовкой
И не совсем приличную болезнь
Лечили незаконно марганцовкой?

Куда девался кляузник-сосед?
Ведь без него забудут в нашем жэке,
А ведь у нас таких законов нет,
Ну, чтоб совсем забыть о человеке.

Он был к порядку рвеньем обуян,
И правота его неоспорима —
Когда наш дворник падал в стельку пьян,
Он говорил: «Не проходите мимо!»

«Соседи снизу едут на курорт…
А те, что сверху, выражались грубо…
За стенкой слева сделают аборт…
А тем, что справа, будут дергать зубы!»

Куда ж девался ты, ядрена мать?
Мы ждем тебя по пятницам и средам.
Мы друг о друге стали мало знать,
Скорее подыщите нам соседа!
1983 год

Куда-куда ведут пути-дорожки —
До крышки гроба, знает каждый псих.
Армяне шьют фартовые сапожки,
А я б пришил кого-нибудь из них.
Искать судьбу — отвалятся подметки,
В Ташкенте дыни сладкие растут,
Снимают чурки тонну с каждой сотки
За свой нелегкий мусульманский труд.

А мы воруем в час по чайной ложке
В безмерно нищей средней полосе,
И на трамваях ездим на подножке,
И крутимся, как белка в колесе.
Вокруг народ безденежный до свинства.
Калекам здесь почти не подают.
Зато национальные меньшинства
На улицах тюльпаны продают.

Воткнешь налево — голые карманы.
Воткнешь направо — тощий портмонет.
Менты уже обшарили всех пьяных,
А у не пьяных денег просто нет.
Куда ни глянешь — всюду «голый вася»
Идет домой измучен и разбит,
И если утром трешка завелася —
Под вечер, смотришь, шар его залит.

Я понял, надо делать ноги к югу,
Менять и широту, и долготу —
Кавказ прокормит вора и подругу,
Мы не забудем эту доброту!
Приеду, заживу на новом месте,
Ловить не стану жалкие рубли.
Родной Кавказ, мы снова будем вместе
Встречать в портах большие корабли!

Батуми, Поти, Сочи, Ялта, Хоста…
Там отлежусь под знойным солнцем всласть.
Под солнцем юга жить легко и просто —
Там море баб и есть чего украсть.
Морская синь, знакомая до боли,
Передо мной свою откроет ширь,
И я отныне (век не видеть воли!)
В гробу видал проклятую Сибирь!
1983 год

Меня еще не раз посадят в лужу
И будут бить еще по голове,
И в половине тех, кому я нужен,
Останутся тогда надежные вполне,
Останутся надежные вполне.

О мой хребет сломали столько палок
И сколько, сколько вывезли воды.
Но все равно не крив он и не жалок,
У нас теперь во всем с ним полные лады.
У нас теперь с ним полные лады.

Кому, когда и чем я был обязан —
Лишь батогам. Их выкушал сполна.
Спасибо вам — вы отпустили разом,
И к ним теперь моя привычная спина.
И к ним теперь привычная спина.

За соль, и боль, и сломанные зубы
Еще не все получено сполна.
И в честь мою не все сыграли трубы —
Точнее говоря, пока всего одна.
Точнее говоря, всего одна.

Я прям и зол без всякого притворства.
Уже полжизни где-то позади.
Но вдруг в горбах кончается упорство,
И некогда уже напиться на пути.
И некогда напиться на пути.

Но сколько дней пройдет в борьбе и скуке,
И что вокруг изменится, как знать?
И лучше, может быть, в жестокой муке
Спалиться, чем совсем без мук
существовать.
Спалиться, чем без мук существовать.
1983 год

Помнишь, девочка, гуляли мы в саду,
Я бессовестно нарвал букет из роз?
Дай бог памяти, в каком это году,
Я не чувствовал ладонями заноз.

Надрывались от погони сторожа,
И собаки не жалели в беге сил.
Я бежал, твоим букетом дорожа,
И, запутавшись, в заборах колесил.

Кровь хлестала из разодранной щеки,
А рубаха развалилась пополам.
Оставались чудом целы лепестки,
А штаны ползли бессовестно по швам.