Геннадий Алексеев - Стихотворения

— Зачем вы суете мне эту мерзость? —
говорит Саломея. —
Я танцевала для собственного удовольствия,
я люблю танцевать.

— Ах вот как! —
кричит Ирод. —
Голова пророка ей не нужна!
Голова пророка ей омерзительна!
Так убейте же её!

И Саломею убивают.

А как она плясала!
О, как она плясаля!

Отплясалась, голубушка.

Сядет рядышком
сущий болван
и бубнит мне в ухо
околесицу.

Сядет рядышком
истый мудрец
и молчит,
только носом посапывает.

Сел бы рядышком
Соловей-разбойник,
посвистел бы
часик-другой.

Сел бы рядышком
Христофор Колумб,
рассказал бы мне
про Америку.

— Ахилл, голубчик,
пощади Пентесилею!
Ахилл, дружище,
зачем тебе мертвая Пентесилея?
Ахилл, подонок,
не тронь Пентесилею,
она ведь женщина!

Но дело сделано,
и Ахилл вытирает травой
свой окровавленный меч.

Остается оно —
убить Ахилла.

— Погляди же, Ахилл, на эту парочку,
которая целуется в парадном, —
ты умрешь,
а они будут целоваться здесь
до утра.

Поглядел?
Подставляй пятку.

Просил же я тебя по-дружески:
пощади Пентесилею!
Спрашивал же я тебя по-человечески:
на кой черт тебе мертвая Пентесилея?
Сказал же я тебе русским языком:
не тронь Пентесилею,
она еще девчонка!

Подведем итоги:
Ахилл убил Пентесилею,
я убил Ахилла.
Сейчас и меня убивать будут.

Говорил же я себе, дураку:
не лезь ты в Троянскую войну

На фанерном жеребце вы никогда не скакали?
— Нет.
А на жестяной кобыле?
— Тоже нет.

С незнакомыми тополями вы не здороваетесь?
— Нет.
А со знакомыми липами?
— К сожалению, нет.

Вчерашний дождь вы в переулке не встретили?
— Нет.
А прошлогодний туман?
— Разумеется, нет.

Ветхие стены вы плечами не подпираете?
— Нет.
А падающие башни?
— Упаси бог!

Графу Милорадовичу вы письма не пишите?
— Нет.
А Лидии Чарской?
— Тем более!

Так что же вы мне голову-то морочите!

Она танцевала на площади
рядом с таверной.
Она танцевала с белым веером
и в красной юбке.
Она танцевала босиком
на каменных плитах.
Нет,
никогда я не видел,
чтобы цыганка так танцевала,
честное слово!
Она целовала меня
всю ночь напролет.
Она целовала меня неумело и робко,
как девчонка.
Она целовала меня жадно и яростно,
как женщина.
Нет,
ни одна женщина
меня так не целовала,
честное слово!
Но когда я спросил ее,
она ухмыльнулась и пожала плечами.
Но когда я спросил ее,
она отвернулась и ничего не ответила.
Но когда я спросил ее в последний раз,
она рассмеялась мне в лицо.
Нет,
не зло,
весело так рассмеялась,
честное слово!
Там на площади,
рядом с таверной под яркой вывеской,
там, на площади,
среди апельсиновых корок на каменных плитах,
там, на площади
лежит белый веер.
Нет,
не белый —
красный.
Но раньше он был белый —
честное слово!

Я боюсь ходить по Невскому.
Каждый раз
Казанский собор кричит мне:
— Привет, дружище!
Как давно мы не видались! —
и так обнимает меня
каменными ручищами,
что у меня трещат кости.

Однажды я не вытерпел
и сказал ему:
— Дорогой мой,
твои объятия несколько тяжеловаты.
Обнимал бы лучше
Александровскую колонну.

Он обиделся.

Но чем плоха Александровская колонна?
Не понимаю.

Не прогуляться ли нам,
Гретхен,
в лунном свете,
в стране подлунной,
по дороге лунной,
в лесу,
полузатопленном луною?

Не искупаться ли нам,
Гретхен,
в лунном свете,
в прохладном свете,
в горьковатом свете?
Не поплескаться ли
в прозрачном этом свете,
сиренью пахнущем
и корочкой лимонной?

Не пробежаться ли нам,
Гретхен,
по лучу,
по голубому тонкому лучу,
по тонкой и прямой блестящей спице,
лежащей на коленях у лунной ночи?

Не покружиться ли нам,
Гретхен,
в лунном танце,
в хрустальном танце,
в полуночном танце?