В. Гартевельд - Песни каторги.

Встань, бедняга, встань, родной,
Скоро придут за тобой…
Слышишь, вот кричит уж грач,
В двери уж стучит палач.

Из-за лесу, лесу темного,
Из-за гор-то, гор высокиих,
Выплывает лодка легкая,
Ничем лодка не украшена,
Молодцами изусажена;
Посеред шатер стоит,
Под шатром-то золота казна;
Караулит тут красна девица,
Девка плачет, как река льется;
У ней слезы, как волны бьются.
Атаман девку уговаривает:
«Не плачь, девка, красна-девица!»
«Как мне, девице, не плакати?
Атаману быть убитому!
А мне, девушке, тюрьма долгая,
Поселение далекое:
В чужедальнюю сторонушку,
Что в Сибирь-то некрещеную!»

В шахте молотки стучат,
Фонари едва горят,
Мина зажигается,
Люди разбегаются.

Тяжко, братцы, вековать в труде.
Некуда укрыться нам в беде.

Все одно, все одно!
Молотками постучать,
Света Божья не видать.

Под землею холодно,
Под землею и темно.
Ноженьки мои болять
И трудненько мне дышать.

День ли, или ночь — нам все одно,
Под землею завсегда темно.

Все одно, все одно!
Молотками постучать,
Света Божья не видать.

Колокол как зазвонит,
Всяк подняться вверх спешит,
Смена новая придет
И работать вновь начнет.

Солнышка почти нам не видать,
Время нет, чтоб милую ласкать!

Все одно, все одно!
Молотками постучать,
Света Божья не видать.

Ни в Москве, ни за Москвой,
Меж Бутырской и Тверской,
Там стоят четыре башни,
А в средине дом большой,
Где крест-накрест коридоры,
И народ сидит — все воры.
Каркал ворон на березе,
Каркал черный не к добру:
«Пропадешь, как пес, мальчишка,
Здесь в проклятой стороне.
Прежде жил ты, веселился,
Как имел свой копитал [12] По-арестантски, от слова — копить. ,
С красной девицей водился,
Копитал свой промотал.
Копиталу не хватало,
Во неволи жить пришлось;
В белокаменный острог
Посадили на неделю.
А сидим мы круглый год,
За тремя мы за стенами,
Не видали светлый день.
Бог-Творец один здесь с нами;
Часто звезды нам сияли;
Мы и тут не пропадем!
Часто звезды потухали,
Барабан зорю пробил,
Клюшник двери отпирает
Всех на имя нас зовет:
«Одевайтесь, ребятишки,
В свои серы чапаны!»
Взяли сумки, подхватили
И в поход ушли-пошли.
У родных сердца забьются,
Слезно плакали об нас.
Отправляли нас в Сибири,
Не спрося об этом нас.

Когда-то было ясну соколу пора-времячко,
Что летал ясен сокол по поднебесью;
Убивал ясен сокол гусей-лебедей,
Убивал ясен сокол серых уточек.
Да когда-то было добру молодцу времячко,
Что ходил-гулял добрый молодец на волюшке,
А теперь добру молодцу ходу-выходу нет.
Сидит добрый молодец во горестях
У ворогов злых в земляной тюрьме.
Он не год сидит и не два года,
А сидит он не мало как тридцать лет.
Поседела головушка у добра молодца,
Поседела бородушка у добра молодца,
А все ждет-то он выкупу-выручки.
Да далече родимая сторонушка,
Не видать ему вольную волюшку.

Седина-ль моя сединушка!
Ты почто рано так появилася
В кудри черны мои вселилася?
Эх ты, молодость, моя молодость!
Прогулял я тебя, да все без толку.
Я не чаял тебя так измыкати.
Ах, измыкал я свою молодость
Не как люди живут, не в богачестве,
А в проклятом одиночестве.
Изошел-то я, добрый молодец,
С устья до вершинушки
Всю сибирскую сторонушку:
Не нашел я здесь, добрый молодец,
Ни батюшки, ни матушки.
Ни братцев-то — ясных соколов
Ни сестриц-то — белых лебедушек;
Вместо них нашел, добрый молодец,
Погоняночку [13] Погоняночка — каторга. — красну-девицу.

Из Кремля, Кремля, крепка города,
От дворца, дворца белокамена,
Что до самой ли красной площади
Пролегала широкая дороженька.
Что по той ли по дороженьке
Как ведут казнить добра молодца,
Добра молодца, большого боярина,
Самого атамана стрелецкого.
За удалый разбой волокут его.
И идет ли молодец, не спотыкается,
Быстро на людей озирается,
Да и тут не покоряется.
Перед всех идет старшой палач,
В руках несет остер топор,
А за ним идут отец и мать,
Идет рядышком молода жена.
Они плачут, что река льется,
Возрыдают, как ручьи шумят,
Со слезами тут выговаривают:
«Ты дитя наше милое,
Покорись ты ради нас,
Принеси ты повинную,
И пожалуют тебя
Оставить буйну голову на могучих плечах!»
Каменеет сердце молодецкое,
Он противится, он упрямствует,
Отца, матери не слушается,
Над женой молодой не сжалится.
Привели его на площадь красную,
Отрубили буйну голову,
Что по самы могучи плеча.