Тимур Кибиров - Стихи

Я так люблю тебя, а ты меня не так,
так как-то, средненько, неважно, на трояк.

Напрасны жалобы, бессмысленны укоры —
ты снова о стихах заводишь разговоры!

А что в них, девочка? – Слова, слова, слова!
Ужели же от них кружится голова,

и сердце сладостно сжимается, и очи
вдруг увлажняются, а также, между прочим…

Да что там говорить! Органа жизнь глухой
скорей поймет, чем ты меня!.. Ах, ангел мой,

как хочется тебя! Обнявши стан твой гибкий,
я б целовал тебя – от пятки до улыбки,

и спереди всю-всю, и сзади, и т. п.!
Вот счастье, милый друг!.. А вот стихи тебе.

По бэрэжку хожу
да соби смэкаю:
хто з тобою нэ знается
горя той нэ знае!

Ох уж ты, Наталка,
шо ж ты наробыла?
Ты ж мэнэ, стару людину,
зовсим погубила!

Ты мэнэ старого
нэ мож'эшь кохати.
А я пийду в сад зэлэный
по тоби рыдати!

Нату моя, Нату,
шо ж таке творится?
Ты ж така хороша, Натку,
дай хоть подывыться!

Дай уж, дивчиночка!..
Нэ дае ни трошки!
Ой, ратуйте, громадяне,
помираю с тоски!

Нэ дае, змиюка!
Чому ж я нэ птица,
шоб в блакитно небо ридно
от тоби сокрыться?

Тю на тэбэ, Натку!
Сэрдэчко разбилось.
Грае, грае воропае,
шоб воны сказились!

Богу молиться об этом грешно.
Книжки об этом печатать смешно.
Что с этим все-таки делать?
Жил же без этого – и ничего,
без дорогого лица твоего
и уж тем паче без тела.

Что посоветуешь, милый дружок?
Милый дружок, как обычно, – молчок.
Правильно, что уж тут скажешь.
Сам заварил и расхлебывай сам,
кто ж поднесет к твоим детским губам
эту прогорклую кашу!

Жил, не тужил же, и вот тебе раз! —
по уши в этом блаженстве увяз,
мухою в липком варенье.
Сладко, и тяжко, и выхода нет.
Что-то уж слишком мне мил белый свет
из-за тебя, без сомненья!

Сердце скрепя и зубами скрипя,
что же я все же хочу от тебя,
от европеянки нежной?
К сердцу прижать или к черту послать?
Юбку задрать, завалить на кровать?
Это неплохо, конечно.

Но я ведь знаю, что даже тогда
мне от тоски по тебе никуда
не убежать, дорогая!
Тут ведь вопрос не вполне половой —
метафизический! – Боже ты мой,
что я такое болтаю?!.

Просто я очень скучаю.

Я Вас любил. Люблю. И буду впредь.
Не дай Вам бог любимой быть другими!
Не дай боже! – как угрожает дед
испуганным салагам. Жаль, что с ними

у Вас немного общего – пугать
Вас бесполезно, а сердить опасно.
Мне остается терпеливо ждать,
когда ж Вам наконец-то станет ясно,

что я люблю Вас так, мой юный друг,
как сорок тысяч Гамлетов, как сотни
Отелл (или Отеллов?), внидя вдруг
в Господний свет и морок преисподней.

И разуму, и вкусу вопреки,
наперекор Умберто Эко снова
я к Вам пишу нелепые стихи —
все про любовь, а «о пизде ни слова» —

как говорил все тот же злобный дед
назад лет двадцать пять в казарме нашей.
Я был уже законченный поэт,
а Вы, Наташа… и подумать страшно.

Все безнадежно. И, наверно, зря
я клялся никому не дать коснуться
Вас даже пальцем, уж не говоря
о чем-нибудь похлеще… До поллюций

дойдя уже, до отроческих снов,
до ярости бессильной, до упора,
я изумлен – действительно, любовь!
Чего ж ты медлила? Куда ж так мчишься скоро?

Не унывай, Наташенька, не стоит!
Давай-ка лучше ляжем на кровать!
Занятье тоже, в сущности, пустое,
дурацкое – но лишь на первый взгляд!

На самом деле смысл в нем есть, дружочек!
Да, может быть, все смыслы только в нем!
Не хочешь?! Вот те раз! Чего ж ты хочешь? —
Но все равно – мы все равно вдвоем!

Что мы умрем – не может быть и речи!
Пожалуйста, Наташка, не грусти!
Откупори чего-нибудь покрепче
и эту книжку на ночь перечти.

Есть тонкие, властительные связи
между тобой, Наташ, и остальным.
Не то чтоб стало меньше безобразий, —
их вес удельный стал совсем иным.

И зеркало, которое внушало
мне отвращенье легкое досель,
манящей тайной светится теперь —
вот эту рожу Таша целовала!