Бахыт Кенжеев - Послания

Выйти к жилью, переподковать коня
с мордой усталой. Должно быть, не для меня
из-за наследства грызня на далёкой тризне
по золотому, чёрному. Пронеслась
и просверкала. Не мучайся. Даже князь
тьмы, вероятно, не ведает смысла жизни.

Готова чистая рубаха.
Вздохну, умоюсь, кроткий вид
приму, чтоб тихо слушать Баха,
поскольку сам зовусь Бахыт.
Ты скажешь – что за скучный случай!
Но жарко возразит поэт,
что в мире сумрачных созвучий
бесцельных совпадений нет.
Зоил! Не попадает в лузу
твой шар дубовый, извини!
Его торжественная муза
моей, замурзанной, сродни.
Пускай в тумане дремлет пьяном
осиротевшая душа,
но с Иоганном-Себастьяном
мы вечно будем кореша!

Перед подписью будет «я вас люблю и проч.».
Подойди к окну, штору чёрную отодвинь.
У незрячих любимое время суток – ночь,
а излюбленный звук – зелёный с отливом в синь.
Бирюзовый? Точно. Мыльной водой в тазу
цепенеет небо над третьим Римом. Вспять
поползли планеты. Видимо, бирюзу
бережёт Всевышний, чтоб было нам слаще спать.
Но и чёрно-белый в такой оборот берёт —
прямо спасу нет. Помолился бы кто за нас.
Персефонин домашний зверь, саблезубый крот,
поднимает к звёздам подслеповатый глаз.
Что он видит там? То же самое, что и мы,
с тою разницей, что не строит гипотез, не
тщится с дрожью связать бесплодную ткань зимы
с облаками, стынущими в окне,
и не верит, не верит, что мирозданье – верфь
для больших кораблей, предназначенных плыть во тьму.
Пусть медведка, жужелица и червь
хриплым хором осанну поют ему.
Только наш лукавый, прелюбодейный род
никому не прощает своих обид,
возвращаясь рыть подземельный ход,
уводящий в сумеречный Аид.

И завёл бы дело, да негде взять капитала —
сердце, правда, ещё шуршит, но душа устала,
так и мается, ленится, ноет часами, а
коль пожалуешься кому – никакой pea…
Обратись, говорят, к психологу, к психиатру,
не занудствуй, ты здесь не самый главный, зелена мать.
У кого (завещал пророк) раздавлены ятра,
не пускать его в церковь, и вообще изгнать.
Но ведь после ветхого, возражаю, Новый,
а потом Мухаммад со своей коровой —
все учили чихать на земную участь
и страдать, но зато просветляться, мучась.
Вот и просвещайся, счастливчик. Нам бы
безнадёжным вечером, под метельный вой
поиграть в твои золотые ямбы,
чтоб твердело небо над головой.
Да откуда знать вам? Слов бессловесных орды —
что овечье стадо, я б лучше решал кроссворды,
пеленал детей, торговал бы красный товар,
жизнь-копейку в залог предвечному отдавал.
Так за чем же, любезнейший, дело стало?
Сдвинем лодку с берега, не вдвоём, так втроём.
Скрип уключин. Плеск вёсел. Душа устала.
И Господь его знает, куда плывём.

Как славно дышится-поётся!
Как поразителен закат!
Не увлекайся – жизнь даётся
не навсегда, а напрокат.
То присмиреем, то заропщем,
запамятовав, что она
давно фальшивит в хоре общем
и, очевидно, не нужна
ни громоносному Зевесу,
ни Аполлону, ни зиме
хрустальноликой. Сквозь завесу
метели тлеет на корме
кораблика фонарь вечерний.
Тупится чёрный карандаш.
Сновидец светлый и плачевный,
что ты потомкам передашь,
когда плывёшь, плывёшь, гадая,
сквозь формалин и креозот
в края, где белка молодая
орех серебряный грызёт?

Всё – грязь да кровь, всё – слишком ясно,
но вот и проблеск, ибо свят
Господь, решивший, что напрасно
пять тысяч лет тому назад
копил на похороны Енох.
Туман сжимается плотней
на низменных и неизменных
равнинах родины моей,
ползет лугами, бедолага,
молчит и глохнет, сам не свой,
по перелеску и оврагу
играет щучьей чешуёй —
и от Смоленска до Урала,
неслышный воздух серебря,
где грозовая твердь орала,
проходят дети сентября.
Мы всё им, сумрачным, прощали,
мы их учились пеленать.
«Люблю тебя», «Петров, с вещами!»,
«За сахаром не занимать!»
«Прошу считать меня…», «Удачи
тебе», «Должно быть, он в людской».
Вступают в город, что охвачен
сухой тоскою городской —
той, о которой пел Арсений
Тарковский, хром и нездоров,
в глуши советских воскресений
без свечек и колоколов —
«Добавь копеечную марку»,
«Попей водички», «Не отдам».
По тупикам и тёмным паркам,
дворам, тоннелям, площадям
бредут, следов не оставляя —
ни мокрой кисти, ни строки, —
лишь небо дымное вбирая
в свои огромные зрачки…