Исай Авербух: Избранное

Я подавлен, разбит и почти позабыл,

Что когда-то страну эту очень любил,

Видел в ней и судьбу, и надежду свою,

И готов за нее был погибнуть в бою,

И мечтал послужить ей с открытой душой.

Как же вышло, что здесь я настолько чужой?..

И каким отвратительным смрадом разит,

Когда только и слышу, что я паразит:

Все они за меня погибали в бою,

А вот я лишь беру - ничего не даю,

И поэтому беды их - все от меня,

Так порою тебе и заявят, кляня.

Этой лжи не придумать подлее и злей,

И безумней. Но спорить не вздумай ты с ней –

Лишь впустую потратишь бессчетные дни,

Потому что и сами не верят они

В свои дикие речи, а просто, губя,

Объясняют тебе, что не любят тебя.

И еще расскажу в глубочайшей тоске:

У себя на работе я на волоске,

А дурак, что почти на меня не глядит,

Правит мною и важно в начальстве сидит.

Ясно даже ему, что талантливей я.

Ну и что? Ведь страна-то - его, не моя!

Но я тоже считаю ее ведь своей!

Ах, наивный и глупый галутский еврей,

До сих пор ты у этих иллюзий в плену.

Он - не ты воевал ведь за эту страну!

И не вспомнят - здесь в памяти словно провал, -

Что и я, что и я за нее воевал.

Но довольно мне ныть над судьбою своей;

Я обычный галутский советский еврей.

Не впервые с евреями в жизни земной

Приключается то, что случилось со мной.

И во все времена, не любя и браня,

Никакая страна не приемлет меня.

Ах, Израиль, ты - светоч в галутской судьбе,

Но граница - стеною. Пробьюсь ли к тебе?

1978

Рассвет. Над Израилем - осень.

Идут проливные дожди,

И гром устрашающе грозен,

А я улыбаюсь: «Гряди!»

И вот вспоминаю, как небыль,

Тех дней неуютную даль,

Когда посеревшее небо

Во мне разливало печаль.

А нынче мне дождь - как награда.

Не зря я сегодня зовусь

Нотеа - работником сада

И в сердце, признаться, горжусь,

Что вышел на эту дорогу.

А что там еще впереди? –

Как будто взывают к итогу

И осень, и эти дожди.

Немного счастливых улыбок

Я вызвал на этой земле

И столько грехов и ошибок

Наделал, блуждая во мгле.

И буду наказан, быть может,

Прощения не заслужив.

Но все же не попусту прожит

Тот путь, где поныне я жив.

Где в рое пустых и ненужных

Страстей, отравляющих кровь,

Бывала и верная дружба,

И подлинный труд, и любовь.

Где все же прибился к причалу,

Лишенный ветрил и руля,

И выстоял - и обласкала

Мне душу Святая земля.

Где принял судьбою не ветхий,

А вещий и вечный Завет,

И в сердце сияет нередко

Его исцеляющий свет.

И все-таки сущая правда,

Что, веря, молясь и любя,

Уже ничего мне не надо

На этой земле для себя.

Слетают незрячие страсти

С души усмиренной моей:

Ни славы не жажду, ни власти,

Ни денег, ни новых друзей.

А только стоял бы Израиль,

Да если б Россия спаслась,

И мир, что расколом изранен,

Обрел бы согласье и связь.

Не вылечит гневная битва

Наш мир, погруженный во тьму, -

Быть может, простая молитва

Всего-то нужнее ему.

И с этим, единственно с этим

Встаю каждый день поутру

И счастлив, что жив я на свете

И так же счастливо умру.

И крикну в безбрежную просинь:

«Теперь меня, Боже, суди!»

Рассвет. Над Израилем - осень.

Земля принимает дожди.

1986

Стою с тобой наедине

Перед твоей святыней, Боже,

Здесь, у Стены, и здесь, в стране

Уже не гость и не прохожий.

Здесь я судьбу свою и дом

Избрал не просто наудачу.

Зачем же в Городе святом

Я по ночам, как грешник, плачу?

Нема, почти без языка,

Не одолев его стихии,

Как отсеченная рука,

Душа тоскует по России.

О эта мука-немота,

Обрывки фраз и мыслей крохи –

И жизнь покажется пуста,

А дни бессмысленны и плохи.

О Господи, к душе больной

Ползут отчаянье и ересь,

Но в том, что есть Ты надо мной,

Я никогда не разуверюсь.

И как была б ни нелегка

Мне безъязыкая свобода, -

Твоя, конечно же, рука

Нам указала путь Исхода.

И если даже, мой Творец,

Я встречу здесь, скорбя и воя,

Почти вначале свой конец –

На то Твоя святая воля.

И пусть во мне тоска и муть

С их отупляющею болью –

Не дай мне только обмануть,

Лишь дай мне, Боже, быть собою.

Лишь дай мне ясности ума

И чистоты души и неба

Здесь, где не ждет меня тюрьма,

Ни горький вкус чужого хлеба.

1972