Произведение выглядело необычным и в силу того, что включало в себя научные термины, обычно непримлемые в лирических текстах (хтонические, аллегорические, математические). Обращает на себя внимание также «диссонанс» между метрической структурой начального стиха (хориямб – поскольку ударение в слове «виденье» поставлено на первый слог) и чисто ямбическим метром остального текста. Можно предположить, что этот маневр призван был составить «аккомпанемент» к амбивалентному значению упоминания «былой гармонии».
«В саду» было последним стихотворным произведением Гомолицкого, появившемся в Мече . Оно было (без названия) включено в вышедший вскоре литографированный сборник Притчи . Это «самодельное» издание – последнее в «русский период» Гомолицкого – компенсировало неудачу плана выпустить сводный том, который отразил бы работу последних пяти лет. О замысле такого тома он писал Бему в апреле 1938 г.:
Есть у меня одна безумная идея. Очень мне хочется издать свою первую «настоящую» книжечку, в которую вошли бы: в переработанном виде Варшава, средняя «сюжетная часть» Эмигрантской поэмы, Сотом вечности, потом оды (напечатанная и новая, неопубликованная, с темою «Державин – ода Бог») и цикл Притчи. Денег пока на это нет, но об этом я как-то и не думаю. Меня занимает вопрос принципиальный, можно ли вновь включать в сборник недавно напечатанное, перерабатывать только что выпущенное – не надо ли с этим ждать годы. Меж тем это результаты 5 лет, какой-то завершившийся период, и первая – книжка, ибо до сих пор ведь были бедные брошюры, в ничтожном количестве выходившие.
В статьях Гомолицкого 1937-1939 гг. за внешней догматической «твердокаменностью» и прокламируемым пренебрежением к «Парижу» проглядывают симптомы отхода от сектантской предвзятости, стремление к углублению анализа и к примериванию чужого опыта к собственному поэтическому пути. Ярким образцом этого является статья о Борисе Поплавском – этом одногодке и антиподе Гомолицкого 520 520 520 Л. Гомолицкий, «“В венке из воска”. Борис Поплавский. “Флаги”, “Снежный час”, “В венке из воска”, “Из дневников 1928-1935”», Меч, 1938, 26 ноября, стр. 6.
. Прежде в высказываниях Гомолицкого о нем сквозило представление, что тот – в противоположность Николаю Гронскому – был чистым порождением «монпарнасской» богемы. Теперь, после ознакомления с вышедшими посмертно книгами поэта, взгляд на него меняется. На первый план выходят религиозные искания Поплавского, и в них Гомолицкий узнает себя самого в юности. Обращение к теме смерти у Поплавского больше не вменяется в вину погибшему поэту или его «монпарнасскому» окружению, а обнаруживает родство с позицией самого Гомолицкого: «<...> прикованность его к смерти проистекали не от слабости, а от большого запаса жизни, творческой силы, сопротивлявшихся смерти, от нее отвращавшихся». Указывая на трагедийность, как главную черту Поплавского, вторым (наряду со смертью) источником ее Гомолицкий называет Бога. Самой для него привлекательной стороной в опыте Поплавского является внутренняя борьба, «острые и мучительные» «раскачивания от сознания своего падения к иллюзорной благодати – тому, что <���Поплавский> называл “святостью”». Попытка взглянуть на Поплавского в широком историческом свете приводит к ощутимому усложнению и картины зарубежной поэзии в целом. Это одна из лучших статей Гомолицкого, поскольку она свободна от положений, продиктованных априорными нормативными тезисами. Она почти без перемен вошла в его книгу Арион .
От предвзятых, непримиримо-партийных деклараций автор отступил и в статье об Адамовиче-поэте. Хотя она появилась в Мече анонимно, нет никакого сомнения в том, что написал ее Гомолицкий. Отмежевываясь, как обычно, от газетно-журнальных высказываний парижского критика, она содержит безоговорочно высокую оценку его стихов:
С невольным предубеждением, зная «тенденцию» литературных статей критика Адамовича, раскрываешь книжку Адамовича-поэта. Но с первых же страниц стихи заставляют забыть о всяких предубеждениях.
Стихи Адамовича в чем-то существенном дополняют стихи Георгия Иванова, сближение это приходит само собою: только в их сопоставлении приобретает равновесие «легкость», отдаляющаяся от земли музыка Г. Иванова, находя тут свой «вес», свою земную форму. Там, где Г. Иванов проходит над звуками какими-то воздушными движениями виртуозного музыканта, у Адамовича слышен человеческий голос. <...> Не убеждаясь им в статьях, здесь мы принимаем его целиком, всю его горечь и всю скрытую, почти метафизическую «надежду» 521 521 521 «Среди новых книг. Г. Адамович. На Западе. Изд. “Дом Книги”. Париж», Меч, 1939, 14 мая, стр. 5.
.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу