Лев Гомолицкий: Сочинения русского периода. Стихи. Переводы. Переписка. Том 2

–––––

Но юношей, с измученным
лицом – кощунственным на-
меком искаженным, заглядывал
порою день буденный на дно
кирпичных стен – в наш дом:
следил за телом бледным, не-
умелым, трепещущим от каж-
дого толчка – как вдохно-
венье в сердце недозрелом, и
на струне кровавой языка
сольфеджио по старым нотам
пело.
Тогда глаза сонливые огня
и тишины (часы не поправля-
ли), пытавшейся над скрежетом
плиты навязывать слащавые
мечты, неугасимые, для сердца
потухали: смех (издеватель-
ский, жестокий) над собой, свое
же тело исступленно жаля,
овладевал испуганной душой.
Засохший яд вспухающих уку-
сов я слизывал горячею слю-
ной, стыдясь до боли мыслей,
чувств и вкусов.

–––––

Боясь себя, я телом грел
мечту, не раз в часы вечерних
ожиданий родных со службы,
приглушив плиту, я трепетал
от близости желаний – убить
вселенную: весь загорясь огнем
любви, восторга, без пития и
пищи, и отдыха покинуть
вдруг жилище; и в никуда с
безумием вдвоем идти, пока
еще питают силы, и движут
мускулы, перерождаясь
в жилы.
То иначе –: слепящий мок-
рый снег; петля скользящая
в руках окоченелых и без-
различный в воздухе ночлег,
когда обвиснет на веревке
тело.
В минуты проблеска,
когда благословлял всю меру сла-
бости над тьмой уничтоженья –
пусть Твоего не слышал при-
ближенья, пусть утешенья
слов не узнавал – касался, мо-
жет быть, я области прозренья.

Не все ль равно, по старым образцам
Или своими скромными словами,
Не подражая умершим творцам,
Захочешь ты раскрыться перед нами.

Пусть только слов созвучие и смысл
Для современников невольно будет ясен,
Прост, как узор уму доступных числ,
И, как дыханье вечного, прекрасен.

Чтоб ты сказал измученным сердцам,
Измученным в отчаяньи скитанья,
И за себя и тех, кто молча там
Десятилетье принимал страданья.

Ведь Пушкин, смелый лицеист-шалун
И не лишенный, как и солнце, пятен,
За то и отлит внуками в чугун,
Что был, волнуя, каждому понятен.

1

Забывшая об имени народа,
как человек, отрекшийся от рода,
страна теряет имя и язык,
который в ней и от нее возник.
И языки чужие, у порога
стоявшие с насмешкой и мечем,
несут свои обычаи и бога,
опустошая пастбище и дом.
Когда же память прошлого святая
стоит на страже вечной, охраняя
что есть, что будет и что может быть,
тогда стране – пускай она в печали,
пускай ее пригнули и сковали –
дано расправить члены и ожить.
О прошлом память, точно вдохновенье,
ведет на бой... нисходит – в тишине.
Рисует мне мое воображенье
ее крылатой, зрячей и в огне.

2

Такой же, верно, и к нему впервые
она явилась в таинстве ночном.
Он юношей сгибался над столом,
заправив свечи ярко-золотые.
Бессонный шорох шарил и бродил
той лунной ночью в усыпленном зданьи,
когда невидных крыльев трепетанье
он над собой с волненьем ощутил.
И посвятил себя ее служенью,
построив храм священному волненью
ночной работы, шелесту страниц.
Из давнего, не подчиняясь тленью,
в него глядели вереницы лиц.
И шевелились кости под землею,
и обростали плотью, и вставал
к нему разбойник из Карпатских скал,
князь, венчанный короной золотою,
а и рассказ отчетливой рукою
он на страницах книг восстановлял.