Иван Рогов - Клятва

Ни одна.
Опускается пыль под окном.
Ты ходила в чужие дворы и глядела.
Там коровами пахло, парным молоком.
Ты стояла подолгу в пушистых приделах.
Ты не раз создавала такой же придел.
Ты его утепляла мечтами своими.

И, боясь, не дознался б кто, не доглядел,
Ты в него поселяла красивое имя.

Ты клялась этим именем богу. Детей
Ты баюкала им и себя утешала.
И ждала. И ждала, чтоб оно из клетей
На пастуший рожок на заре замычало.
А оно не мычало. Молчало оно.
Все припомнила ты. Это было давно.

И когда — после всех ожиданий и бед —
От колхоза соседка с теленком явилась
И сказала, что этот теленок — тебе.
Ты не знала, что делать, засуетилась.
Ну а что тебе делать? Не стыдиться ж людей?
Ты не будешь стоять за чужими дворами.
Принеси ей соломы, неси, не жалей.
Расстели ей солому коврами, коврами!

Выйдешь утром, и в сонном уюте, впотьмах
Будет голос призывный, еще не забытый.
С каждым утром прямее стоит на ногах,
Тяжелеет басок, и твердеют копыта.

Вот она все увереннее жует.
И теперь для нее ничего-то не жалко.
Дай ей имя, как думала. К ней подойдет
Нареченное имя, красивое — Жданка.

Я уверен — вы не знаете
Истории такой.

Вы когда-нибудь слыхали
Имя Марьи Фоминой?

Вряд ли вы когда слыхали
Это имя.
А у нас,
А у нас по всей округе
Про нее идет рассказ.

От своих подруг сердечных,
От соседей отреклась.
Наши огненные речи,
Лучшие, втоптала в грязь.
Даже мужа не простила,
Мужа трижды прокляла…

Что ж ты руки опустила,
Слов хороших не нашла?
Неужели ты не знала,
Что в колхоз уйдет один,
Он, поживший и бывалый,
Виды видевший Фомин?

Он ушел — хозяин слова,
Знавший грозные бои.
Он увел — с двора — гнедого
Под проклятия твои.

Неживая,
Как колода,
И бледна, как новина,
На глазах всего народа
Наземь грохнулась она.

А когда сгущаться стала
Вкруг нее, как ночь, молва,
На ветру она стояла
Ни жива и ни мертва.

Видели, как пыльный, черный,
В поле на кресте дорог
Дуб стоит, утратив корни,
Сохнущий, всему покорный,
В целом свете одинок?

Сумерки на крыши пали,
Лед карабкался речной.
Слезы, слезы закипали
У Марии Фоминой.
Что ж, Мария,
Плачь, Мария,
Может, выплачешься, плачь!

Что с тех пор прошло, товарищи,
Всего не рассказать.

Время, как всегда, летело.
Воды пенились, текли.
Холодело и теплело.
Вишни вяли и цвели.
Люди мерли и рождались,
Солнце делало свой круг.
Птицы с юга возвращались
И летели вновь на юг,
И гармонь вела страданье…
А Мария?

Мы пойдем
Через боль воспоминанья,
Мы оглянемся кругом.

В том году, в страдную пору,
Жить улиткой не смогла,
На колхозные просторы
К жницам, к пахарям пошла.
Плюнула на кривотолки
И взялась со всеми жать.

А что дальше было?
Только
Время может рассказать.

Так бывает в душном лете,
Послемайскою порой.
Ринется гроза на ветви —
Ветви никнут под грозой.
А гроза уйдет —
Поднимут
Головы, оттрепетав.
Выпрямятся —
И под ними
Только слезы глупых трав.
И живут с такою силой
Ненасытно, торопясь.

Так вот и с Марией было.
Так вот было и у нас.
Это может лишь присниться,
Если сердце заболит…

Август в трепетных зарницах
Над округою стоит.
Тучи ходят к нам с поклоном,
Просят счастия земли.
Пусть они темнеют — что нам! —
Пусть пройдут над летним звоном
В зное,
В мареве,
В пыли!
Так и мы идем — спокойно,
С непоклонной головой —
Нашей жизнью,
Нашей знойной,
Нашей грозной,
Грозовой!

Иван Алексеевич! Гумны чисты,
Солома пушиста и бела,
Идут эмтээсовские трактористы,
Один к одному — высоки, плечисты,
Насмешники, бахари, гармонисты,—
За ними высыпало полсела.

Иван Алексеевич! Листья вьются.
Грачи по безлюдным полям пасутся.
Темнеет в лугах разостланный лен.
Бредет от безделия грустный конюх,
Рябины до ног ему кисти клонят.
Каким он сиянием окружен!

Иван Алексеевич! Будь как дома.
Местность тебе хорошо знакома —
Ты здесь не малое время жил.
Сядем, как прежде, на солому,
Вытянем ноги, полежим.
По старой памяти помечтаем.
Посмотрим на розовый край земли.
Расспросим друг друга, подсчитаем,
Что потеряли, что обрели.