Иван Рогов - Клятва

Он перешел границу
В темный, дремотный час.
Пуля, скользнув в предплечье,
Над сердцем ему пришлась.

Светало. Дымились травы.
Кустарник в тумане плыл.
Его принесли к заставе.
Лежал он и воду пил.

Стояли мы и курили,
Скупой разговор вели.
Рядом с ним положили
Что у него нашли:

Какие-то красные волосы,
Нюхательный табак
(След посыпать
На случай
Преследованья собак),
Компас, часы и деньги,
Деньги моей страны.
Нож, пистолет, гранаты
Лад о нной величины.

Деревья порозовели:
Слышался скрип арбы.
Мокрыми гимнастерками
Мы вытирали лбы.

Он знал, что нам еще нужен,
Что мы его не добьем,
Он силился жить
И слушал,
Что говорят о нем.

А я, я глядел на кисти
Его волосатых рук,
На злую татуировку,
Сведенную в полукруг:
Лиловые нож и крылья,
Огонь, зажатый в кулак,
И виденный где-то раньше
Зигзагообразный знак.

И я навсегда запомнил,
Навек, до последних дней.
Этот змеиный облик
Ненависти моей!

Он мне был известен с детства
И книжками разъяснен,
А здесь я на самом деле
Увидел,
Как может он
Залезть под глухие листья,
В зубах пронести беду…

Теперь — под землей ползи он,
И там я его найду!

В Большом театре уже кончалась
Официальная часть. По скрипкам
Прошло предчувствие, дирижер
Уже поднимался над бурей мая.
Знаменитый биплан с Охотского моря,
Торопясь, на Красную площадь шел,
На ходу приветствия принимая.

В городе Горьком на углу Свердловской
Мои товарищи в полном сборе.
Вот скрипнули стулья, смолкает пенье,
Сейчас они встанут. Под ними новый.
Опрокинутый в Волгу огнями, город —
Весь в ожидании, в нетерпенье.

В светящейся ночи — флаги, флаги!
Они напряглись и летят на север.
И никому в эту ночь не спится.

А мы зарядили винтовки, фляги
Водой наполнили и засели
Во тьме кромешной по всей границе:

У пней горелых, на старых тропах,
На забытых просеках, на завале —
Повсюду, где только темней и глуше.
Мы сидели, забыв, что давно промокли.
От комаров опухли.
Мы знали одно: надо слушать, слушать.

Мы выросли в промахах вдохновенья,
Горько расплачивались и снова
Платить не хотим за мечты на ветер.
Мы сидели, забыв о друзьях, о доме,
О голосах на углу Свердловской,
Мы не думали ни о чем на свете.

На расстояньи штыка хоть крейсер
Ползи, не увидишь, а видеть надо.
Все надо видеть в болотных порах,
В возне и кипеньи набухшей ночи.
Что услышишь? А слышать надо,
Расшифровать надо каждый шорох.

Ходили козы, храпели травы,
Восторженно бормотали птицы,
Земля возилась во мгле, большая.

Потом рассвело, и в стране узнали:
Много убийц перешло границу
В ту ночь,
Но никто не дошел до мая.

Я вышел в ночь.
Тяжелые полотна
Недобрых туч нависли надо мной.
Вдоль просек сосны тихие дремотно
Теснились,
Двигались ко мне толпой.
Под низким небом неуютной ночи
Им зябко было.
Ветер, как щенок,
Повизгивая, из кустов наскочит
И, обессилев, падает у ног.
Со мной, бежал мой молчаливый спутник,
Мой старый Кармо. Я хочу — о нем
Чтоб знали все. Он лапой зря не ступит.
Ушами зря не поведет. Вдвоем
Проходим мы, не торопясь, как дома,
Мне каждый куст и каждый пень знакомы.
Я назову какой угодно звук:
Упал сучок, проснулись горностаи,
С дрожащих сосен старый снег спадает.
Лиса зовет невидимых подруг…

Спит начальник заставы
И видит —
Как тысячи плит,
Тучи виснут и виснут,
Лес шумит и шумит.
По обсохшему телу
Проходят горячие волны.
Три часа до утра,
Темных, теплых и полных.
Хорошо растянуться
В это время
В качаньи
Сновидений, в безмолвьи.
Товарищ начальник.
Он облазил участок,
Проверил кусты и следы
И принес в сапогах
Десять фунтов воды.
Он сказал нам:
— Идите,
Дремучее небо теперь,
Ни кустам и ни пням,
Только глазу и сердцу верь.
Остальное, надеюсь,
Вы знаете сами.
Спи, товарищ начальник,
Остальное мы знаем.

Над лесом ветер шел на низких нотах,
Беря все выше. По моим расчетам
Предвестник он зловещих и седых
Рассветных бурь. Неважная забава!
Они известны мне, под их обвалом
Все выстрелы, сигналы и следы,
Как мышь в волнах.
Так и случилось вскоре.
Где вы теперь, товарищи? Я вам
Шлю вдохновенье,
Радость шлю друзьям —
Сидеть в секрете и ходить в дозоре
По никому не ведомым путям.
Огни страны в тяжелый час вам станут
Гореть в метели.
Переждав на пне,
Я осторожно вышел на поляну.
Снег ринулся ко мне
С восторгом, с визгом. В исступленьи мутном.
Он шел дрожа,
Повертывался круто,
Он не сидел на месте ни минуты,
Сжимал глаза мне, бился и стенал.
А сосны тщетно вырывались. Их,
Таких красивых, гордых и прямых,
Согнуло в три погибели, и мал
Казался мир им. А над ними — вся
Прорвавшаяся ярость ветровая,
Как будто режут стадо поросят…
Что здесь увидишь?
Долго, протирая
Глаза перчаткой, я стоял, не зная,
Как выстоять под судорогой белой.
Мне ждать нельзя, мне надо дело делать.
Идти мне надо. Я пошел.
Я медленно шагал.
Передо мной в просветах бури встал
Нанос — тяжелый, неуклюжий вал.
Я шел к нему, а он маячил сонно,
Весь равнодушный и согбенный весь,
Был неподвижен он. На месте ровном.
Я в детстве их лепил. Но здесь…
— Вот это да! — сказал себе я. — Номер!
Здесь не было ни одного ж куста. —
Гляжу на Кармо. Это мой барометр,
Он поднимает голову. Я встал.
Я стал глядеть. Потом пошел. Потом
Ускорил шаг. Я побежал бегом.
Недвижимо стоявший до сих пор,
Массивный, снежный,
Тронулся бугор.