Владимир Набоков - Стихотворения

Так ночью бредит лес — величественно-черный,
и лютый, и родной… О, путник, ты, упорной
да ровной поступью, да с песнями, — иди,
пока в нечаянном просвете, впереди,
не развернется даль полей — еще лиловых
в тот свежий, юный час. О странствиях суровых
тогда забудешь ты. За полем вспыхнет день
на крышах; имена оврагов, деревень
чирикнуть в памяти, простые, дорогие…

И это вещий путь, и это — ты, Россия!

Я всем вам говорю, о странники! Нежданный,
глубокий благовест прольется над туманной
землей, и, полный птиц, волнистый встанет лес.
Черемухой пахнёт из влажного оврага,
и ветру вешнему неведомый бродяга
ответит радостно: воистину воскрес!
В полях, на площадях, в толпе иноплеменной,
на палубе, где пыль волны неугомонной
бессонного кропит, — да, где бы ни был он, —
как тот, кто средь пустой беседы вдруг приметит
любимый лик в окне, — так встанет он и встретит
свой день, свет ласковый и свежий, свет и звон…
И будет радостно и страшно возвращенье!
Могилы голые найдем мы, разрушенье…
Неузнаваемы дороги; всё смела
гроза глумливая; пустынен край, печален…
О, чудо! Средь глухих дымящихся развалин,
раскрывшись, радуга пугливая легла…
И строить мы начнем; и сердце будет строго,
и ясен будет ум… Да, мучились мы много!
Нас обнимала ночь, как плачущая мать,
и зори над землей печальные лучились,
и в дальних городах мы, странники, учились
отчизну чистую любить и понимать.

Он знал: отрада и тревога
и всё, что зримо на земле, —
всё только бред и прихоть Бога,
туман дыханья на стекле!

Но от забвенья до забвенья
ему был мир безмерно мил,
и зной бессменный вдохновенья
звуковаятеля томил.

На крыльях чудного недуга
летя вдоль будничных дорог,
дружил он с многими, но друга
иметь он, огненный, не мог!

И в час сладчайший, час напрасный,
коснувшись бледных тайн твоих,
в долине лилий сладострастной
он лишь сорвал душистый стих!

Вот листопад. Бесплотным перезвоном
сад окроплен. Свод легок и высок.
Клен отдает со вздохом и с поклоном
последний свой узорный образок.

И на листе огнистый ангел вышит,
и радужна меж грядок борозда,
и у крыльца стеклянного чуть дышит
сиротка-ель, как черная звезда.

Дия, мой бледный цветок, поверь ты случайному другу!
Звезд непорочных полна мраморной просади глубь.
Муж твой не видит, вставай, уходи ты отсюда, молю я!
Дышит стоокая ткань, сердце амфоры горит;
ластятся к тучному богу блудницы, как легкие волны;
брови блаженно подняв, пьет он, чудовищный Вакх;
пьет он, и липкая влага, рыжую шерсть обагряя,
льется по жирной груди. Тут же, в сиянье цветном,
выпятив смуглый живот, пьяный мальчик, смеясь, орошает
смятый, упавший венок рдяных уродливых роз.
Песни. Бесстыдные стоны. Золотоногая дева
вьется средь томных гостей, вторя движеньям любви;
вот разбежался один, поймал на лету плясунью,
и покатился тимпан по полу, праздно звеня.

Дия, молю я, уйдем! Твой муж поседелей, беззубый,
спит, благодарно прильнув к вялому юноше… Встань,
выйдем мы в сад незаметно; там тихо, пустынно; грозди
лунного света и мглы пышно свисают с ветвей.
Сочная ночь над землей алмазным стоит ветроградом;
жажду полней утолит сладость холодная звезд.

Дия, мои корабли ожидают в недальнем заливе!
В край увезу я тебя стройный, как зодчего сон…
Горы там, горы одни! Вырезные, немые вершины,
гордо прорвав облака, внемлют бесплотным богам…
Будем мы там пировать в гостях у луны величавой,
рядом, на черной скале… Дия, мой бледный цветок…

Юноша, белый и легкий, пестрым платком подпоясан;
ворот небрежно раскрыт, правый отвернут рукав.
Встал он, на гладком лугу, за черту, проведенную мелом,
голову поднял с улыбкой, мяч серебристый подкинул, —
выгнувшись, плавно взмахнул многострунной широкой лаптою, —
миг — и со звуком тугим мяч отлетает, и бледной
молнией падает там, где стоит, ожидая, такой же
юноша, белый и легкий; миг — и со звуком ответным
мяч возвращается вновь через сетку, чуть вздутую ветром.
Мягкие синие тени бегут по траве озаренной.
Поодаль зыблется вяз. На ступени, у двери стеклянной,
лоснится лейка забытая. Дышат, блестят занавески.
В доме прохладно и пусто; а тут на упругой поляне
гонится ветер за солнцем, и будет до вечера длиться
легких мячей перезвон — юности белой игра…