Владимир Набоков - Стихотворения

В ст-нии использованы мотивы цикла А. Блока «Пузыри земли» (1904–1905).

В. Сирин. Гроздь. Берлин: Гамаюн, 1923 (сборник вышел в декабре 1922 г.). Несмотря на то что сборник вышел на месяц раньше «Горнего пути» (январь 1923), в него входят ст-ния, написанные позже (в основном с июля 1921 по апрель 1922 г., в «Горнем пути» — с начала 1918 до июня 1921 г.). Из 36 ст-ний сборника только 7 вошли в Стихи 1979. Сборник был подготовлен к печати стараниями отца поэта В. Д. Набокова и Саши Черного (А. М. Гликберга), когда сам Набоков еще учился в Кембридже. В некрологе «Памяти А. М. Черного» (1932) Набоков вспоминал с благодарностью: «Он не только устроил мне издание книжки моих юношеских стихов, но стихи эти разместил, придумал сборнику название и правил корректуру. Вместе с тем я не скрываю от себя, что он, конечно, не так высоко их ценил (вкус у А. М. был отличный), — но он делал доброе дело и делал его основательно» (Набоков III. С. 704). Все рецензенты отметили традиционализм и вторичность поэзии Сирина:

Плохо не то, что стихи В. Сирина ультраэстетны, а то, что они затасканы и эстетны по-плохому. Для Сирина «новый мир — кощунственен», потому что пытается он спастись от него, оградиться и создать себе свой собственный иной мир или, точнее, видимость такого мира. Однако для подобного кардинального задания Сирин недостаточно самостоятелен и недостаточно силен. И его мир смахивает скорей на посредственную бутафорию. Все его эпитеты взяты от раннего символизма (багряные тучи, лазурные скалы, лазурные страны, лучезарные щиты, полнолунья и т. д.), многие строки навеяны Блоком. <���…> Но ведь мало «заключать» в стихи хотя бы самые красивые изыски! Перечитываешь «Гроздь» и тут же забудешь — стихи расплываются, без остова они — остается лишь привкус слащавости и оперности. А жалко <���…> в Сирине есть, несомненно, поэтическое дарование, поэтическая культура, техника. Отдельные строки это явно доказывают.

(А. Б<���ахра>х <���Рецензия> // Дни (Берлин). 1923. № 63, 14 января)

К. Мочульский отметил, что появление Сирина на исходе большой художественной культуры и его сознательное наследование «отцам» — Пушкину, Тютчеву, Фету, Блоку — преждевременно состарило его как поэта: такие «рано умудренные юноши» этой культурой «насквозь пропитаны и отравлены»,

<���и>х стихи сразу рождаются уверенными: они в силу своего рождения владеют техникой и хорошим вкусом. Но наследие давит своей тяжкой пышностью: все, к чему ни прикасается их живая рука, становится старым золотом. Трагизм их в том, что им, молодым, суждено завершать. <���…> У них отнят дар непосредственности <���…> осознание себя как поэта, размышление о поэзии, о творчестве — симптом зрелости, идущей к закату. <���…> Мотив пушкинского памятника — лейтмотив поэзии Сирина. Он называет свой стих «простым, радужным и нежным», «сияющим», «весенним»; в нем его возлюбленная обретает бессмертие. Но это блеск не рассвета, а заката. У стихов Сирина большое прошлое и никакого будущего.

(К. В. <���Мочульский>. В. Сирин Гроздь. Берлин: Гамаюн, 1923 // Звено (Париж). 1923. № 12, 23 апреля)

Только у В. Амфитеатрова-Кадашева классичность поэзии Сирина вызвала восторг:

«Гроздь» — блестящее доказательство, что надежды, возбужденные первыми опытами молодого поэта, не остались неоправданными. <���…> Сирин — поэт светлый, певец Божественной Ясности, Золотой Гармонии. В дни, когда весь мир, все искусство охвачено бешеным устремлением к Дисгармонии, к Хаосу, — он хочет меж безобразного и безобразного разрушения форм воздвигнуть строгий и чистый воздушный замок поэзии внутренне классической. <���…> Эта влюбленность в «улыбку детскую земли», это радостное приятие мира, в котором сквозь многопеструю ткань фактов поэт прозревает стройное Единство, — лейтмотив Сирина. Верящий в гармонию, жаждущий некоей полноты и знающий, что такая полнота — неоспоримо существующая реальность, Сирин никогда не отравляется горечью сомнений, муками разрыва между творческим «я» и миром. Зло и смерть — продукты этого разрыва — для просветленной мысли и просветленного духа Сирина кажутся призраками, нереальным, мороком <���…>. Сирин не замыкается в тесный круг холодного одиночества, не стремится к мировому разладу — просто и благостно сливает он себя с бытием — и в этом оптимизме, в этой вере — главное, неодолимое очарование его поэзии.

(Вл. Кад. <���Владимир Амфитеатров-Кадашев>. <���Рецензия> // Сегодня (Рига). 1923, 25 февраля; цит. по: Классик без ретуши. Литературный мир о творчестве Владимира Набокова: Критические отзывы, эссе, пародии / Под общ. ред. Н. Г. Мельникова. М.: Новое литературное обозрение, 2000. С. 22).

Г. Струве в обзоре нескольких стихотворных сборников, вышедших в 1922–1923 гг. («Тяжелая лира» Вл. Ходасевича, «Tristia» О. Мандельштама и «Двор чудес» И. Одоевцевой) отметил немногочисленные достоинства Сирина («техническое умение, и острое чувство языка, и вескость образов»), некоторые мелкие погрешности («местами известная сентиментальность и слащавость, доходящая даже до безвкусия (второе ст-ние „На смерть Блока“), перегруженность деталями („Ночные бабочки“)»), и назвал «главный грех Сирина» — чисто внешний подход к миру, бедность внутренней символики, отсутствие подлинного творческого огня:

Читать дальше