Саша Черный - Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932

……………………………………………………
Матвей Степаныч, адвокат,
Владелец хутора под Вильно,
Изящно выгнув торс назад,
Сказал с улыбкою умильной:
    «Ну что ж, задумчивый поэт,
    Махнем-ка к тетушке на хутор?
    Там воздух сладок, как шербет,
    Там есть и сыр, и хлеб, и буттер…»

И вот пошли. Плывут поля…
Гудит веселый столб букашек.
Как паруса вдоль корабля,
Надулись пазухи рубашек.
    Бормочет пьяный ветерок,
    От елок тянет скипидаром.
    Степаныч жарит сквозь песок,
    А я за ним плетусь омаром.

Пришли! Внизу звенит река
Живой и синенькой полоской.
Вверху с ужимкой старика
Присел на горке домик плоский.
    На кухне тетушка стучит.
    В столовой солнце — древний пращур…
    Матвей Степаныч ест, как кит,
    А я, как допотопный ящур!

Еда — не майский горизонт
И не лобзание русалки,
Но без еды и сам Бальмонт
В неделю станет тоньше палки…
    Господь дал зубы нам и пасть
    (Но, к сожаленью, мало пищи),—
    За целый тощий месяц всласть
    Наелись мы по голенище!..

Ведро парного молока!
Горшок смоленской жирной каши,
Бедро соленого быка
И две лоханки простокваши!!!
    Набив фундамент, адвокат
    Идет, икая, на крылечко.
    Я сзади, выпучив фасад,
    Как растопыренная печка.

Перед крыльцом свирепый пес
Раскрыл зловеще глазенапы,
Но вдруг раздумал, поднял нос
И положил на грудь мне лапы.
    Сирень, как дьявол, расцвела!
    Глотаю воздух жадной глоткой.
    Над носом дзыкает пчела,
    И машет липа мощной щеткой.

Пошли в лесок и сели в тень.
Степаныч сунул в рот былинку,
Надвинул шляпу набекрень
И затянул свою волынку:
    «Интеллигентный блудный сын,
    К сосцам земли припал я снова…
    Как жук, взобравшийся на тын,
    Душа в лазурь лететь готова!

Старик Руссо вполне был прав:
Рок горожан ужасно тяжек…
Как славно средь коров и трав
Дня три прошляться без подтяжек!
    Поесть, поспать, пойти в поля,
    Присесть с пастушкой возле ели…
    Земля! Да здравствует земля!..
    Какого черта, в самом деле!..»

«Какой, вздохнул я, там Руссо!
Здесь — хутор, в городе — клиенты.
Лицо, как круглое серсо…
Бывают, брат, милей моменты:
    Пиджак редеет, как вуаль,
    В желудке — совестно поведать…»
    Племянник, пасть уставив вдаль,
    Орет нам издали: «О-бе-дать!»

Опять едим! О, суп с лапшой,
Весь в жирных глазках, желтый, пылкий…
На стул трехногий сев пашой,
Степаныч ест, как молотилка…
    «Что слышно в городе?» — «Угу».
    Напрасно тетушка спросила:
    Кто примостился к пирогу,
    Тот лаконичен, как могила…

В гостиной — рыхлая софа,
На дне софы — живот и пятки.
Дымится трубочка. Лафа!
Синьор, уснули? — Взятки гладки.
    Как морж, храпит мой визави,
    На лбу колышется газета,
    И мухи в бешенстве любви,
    Жужжа, флиртуют вдоль жилета.

На стенке в бусах и чадре
Висит грудастый бюст Тамары.
Запели пилы на дворе,
Душа напевнее гитары…
    Шуршат страницы под рукой:
    «Война и мир», «Новейший сонник».
    Слежу, прильнув к столу щекой,
    Как едет в небо подоконник…

Но вот в стекло ползет закат,
Краснея, словно алкоголик.
В столовой мисками стучат…
Не обойтись, увы, без колик!
    Кряхтя, приятель мой встает,
    Ворчит спросонья заклинанья
    И долго смотрит на живот,
    Как Чингисхана изваянье.

Хлопочет тетушка опять
И начиняет нас, как уток.
Вдвоем пудов, пожалуй, с пять
Съедим мы здесь в теченье суток!
    «Матвей, дай гостю бурачков»…
    Трещат все швы! Жую, как пьяный,—
    А сон, знай, мажет вдоль зрачков
    Тягучим клейстером нирваны.

Племянник Степа, свесив зоб,
Сопит и тычет гвоздь в винтовку.
Лень встать, а то как ахнет в лоб,
Так будешь к празднику с обновкой…
    Клокочет толстый самовар.
    Внутри — четыре круглых рожи…
    Зудит, как муха, сонный пар.
    Внизу рычит ночной прохожий.

Бросаем «Ниву» к псам под стол,—
Пред тетушкой склоняем шею
И, зверски вдавливая пол,
Плетемся к старичку Морфею.
    Увы, ужасный диссонанс!
    О, где перо Торквато Тассо?!
    Мильоны блох, прервав свой транс,
    Вонзились сразу в наше мясо…