Елена Крюкова - Зимний Собор

Ножом – звезду: лопатка и хребет
В крови! – пятиконечную – рисуй.
Дай рис – на завтрак, ужин и обед.
Дай руку мне! России больше нет.
Ты деньги мне поганые не суй.
Вынь лучше из кармана пистолет.

И дуло – в рот мне. Нет моей земли!
И человек – не тело, а душа.
Душа мертва. Уходят корабли.
Есть опиум, гашиш и анаша.
Все есть для наслажденья, для огня
Дешевой, кислой страсти покупной!
Все, мальчик, есть… Да только – нет меня.
…и нет зимы, метельной, ледяной.

И пряников медовых. И грибов
На ниточках седых – в Великий Пост.
Обитых красным шелком – двух гробов
Отца и матери…
…а есть одна любовь,
Встающая над миром в полный рост.

Шанхай! Бизерта! Мехико! Харбин!
Каир! Мадрид! Хохочущий Париж!
Замрите все!
…дай грошик. Хоть один.
Хороший бой. Смеешься, веселишь.

И есть одна голодная мечта –
Корабль… матроса подпоить вином –
И прыг на борт… тайком забраться в трюм –
И океан… распятье черных дум…
Машинным маслом – плакать у креста
Мешков и ящиков с оружьем и зерном…

И – быть. И – выть. И плыть и плыть – домой!
Домой, ты слышишь, ты, косой мангуст!
Кривой, косой, хромой, слепой, немой –
Да только бы Христа коснуться уст!

И пусть меня поставят к стенке – пли!
И пусть ведут ко рву, и крик: стреляй!
Я упаду на грудь моей земли.
И – топором руби. Штыком коли.
Да буду я лежать в родной пыли.
Будь проклят, бой, жемчужный твой Шанхай.

ЗВЕЗДНЫЙ ХОД ОМУЛЯ

Близ байкальской синей шири, между выжженных камней
Мы одни лежали в мире — много мигов или дней…
Мы стояли, как два кедра! Ветер грозный налетел –
Развернул с корнями недра, переплел нас, как хотел…
И прошли мы путь короткий. А потом настала ночь.
А потом мы сели в лодку и поплыли в море прочь.
Звезды в небесах звенели. И во тьме бездонных вод,
Как сердцебиенье — в теле, начинался звездный ход.
Темная вода мерцала. Стыла медная Луна
И плыла по дну Байкала, как гигантская блесна.
И остроугольной глыбой в черной водяной дали
Шел косяк лучистой рыбы — это звезды тихо шли.
Это звезды плыли к дому — мимо Солнца и планет…

Ходом жизни скоротечным звезды шли, чтоб отгореть.
Рыба шла путем извечным — чтоб родить и умереть.
Мы видали рыбьи спины. Мы молчали — что слова?
Звезды вспыхнут и остынут. Только жизнь одна жива.
Только жизнь слепая свята, а идет, так напролом –
В раненой груди солдата, в страшном крике родовом,
И в объятиях, что вроде ветра с вьюгой пополам –
В Омулевом Звездном Ходе, непонятном смертным нам.

ПОСЛЕДНИЙ ТАНЕЦ НАД МЕРТВЫМ ВЕКОМ

Я счастливая. Я танцую с тобой. Ты слышишь, ноги мои легки.
Я танцую с тобой над своей судьбой. Над девчонкой войны – ей велики
Ее валенки, серые утюги. Над теплушкой, где лишь селедка в зубах
У людей, утрамбованных так: ни зги, ни дыханья, а лишь – зловонье и прах.
Над набатом: а колокол спит на дне!.. – а речонка – лед черный – на Северах…
Я танцую с тобой, а ступни – в огне. Ну и пусть горят! Побеждаю страх.
Мы над веком танцуем: бешеный, он истекал слюной… навострял клыки…
А на нежной груди моей — медальон. Там его портрет – не моей руки.
Мне его, мой век, не изобразить. Мне над ним – с тобою – протан-цевать:
Захрипеть: успеть!.. Занедужить: пить…
Процедить над телом отца: …твою мать…
Поворот. Поворот. Еще поворот. Еще па. Фуэте. Еще антраша.
Я танцую с тобой – взгляд во взгляд, рот в рот,
как дыханье посмертное – не-ды-ша.
Так утопленнику дышат, на ребра давя, их ломая – в губы – о зубы – стук.
Подарили мне жизнь – я ее отдала в танцевальный круг, в окольцовье рук.
Мы танцуем над веком, где было все – от Распятья и впрямь, и наоборот,
Где катилось железное колесо по костям – по грудям – по глазам – вперед.
Где сердца лишь кричали: Боже, храни Ты Царя!.. – а глотки: Да здравст-ву-ет
Комиссар!.. – где жгли животы огни, где огни плевали смертям вослед.
О, чудовищный танец!.. вихрись, кружись. Унесемся далеко. В поля. В снега.
Вот она какая жалкая, жизнь: малой птахой – в твоем кулаке – рука –
Воробьенком, голубкой…
…голубка, да. Пролетела над веком – в синь-небесах!.. –
Пока хрусь – под чугун-сапогом — слюда наста-грязи-льда – как стекло в часах…
Мы танцуем, любовь!.. – а железный бал
сколько тел-литавр, сколько скрипок-дыб,
Сколько лбов, о землю, молясь, избивал барабанами кож, ударял под дых!
Нету времени гаже. Жесточе — нет. Так зачем ЭТА МУЗЫКА так хороша?!
Я танцую с тобой – на весь горький свет, и горит лицо, и поет душа!
За лопатками крылья – вразмах, вразлет! Все я смерти жизнью своей искуплю –
Потому что в любви никто не умрет, потому что я в танце тебя люблю!
В бедном танце последнем, что век сыграл
на ребрастых арфах, рожках костяных,
На тимпанах и систрах, сестрах цимбал, на тулупах, зипунчиках меховых!
На ребячьих, голодных, диких зрачках – о, давай мы ХЛЕБА станцуем им!.. –
На рисованных кистью слезы — щеках матерей, чьи сыны – только прах и дым…
На дощатых лопатках бараков, крыш,
где за стенами — стоны, где медью – смех,
Где петлей – кураж, где молитвой – мышь, где грудастая водка – одна на всех!
Ах, у Господа были любимчики все в нашем веке – в лачуге ли, во дворце…
А остались – спицами в колесе, а остались – бисером на лице!
Потом-бисером Двух Танцующих, Двух, колесом кружащихся над землей…
И над Временем… дымом кружится Дух… Только я живая! И ты – живой!
Только мы – живые – над тьмой смертей, над гудящей черной стеной огня…
Так кружи, любимый, меня быстрей, прямо в гордое небо неси меня!
В это небо большое, где будем лететь
Все мы, все мы, когда оборвется звук………………………………………………