Елена Крюкова - Зимний Собор

Люди: медведями топчется толпа.
Солнце-сито. Сеется рисова крупа.

Вы на сумасшедшенькую пришли поглядеть?!.. –
Буду с медведем в обнимку танцевать, реветь!

Цепь его побрякивает россыпью смертей.
Повыше подымайте кочанчиков-детей.

Катайте по плечам детей-яблок, детей-дынь:
Гляньте – медведь валится, пляшет, пьяный в дым!

Напоила я его водкой из горла,
А закусить ему перстеньком своим дала.

Как убьют плясуна, станут свежевать –
Станет в ране живота перстень мой сиять.

А сейчас сверкают зубы – бархат пасти ал…
Брось на снег, царь калек, рупь-империал!

По снежку босая с бубном резво запляшу,
Деньгу суну за щеку, чисто анашу.

Ах толпень! Сотни рыл! Тыщи гулких крыл!
Чтоб медведь вам землю носом, будто боров, рыл?!

Никогда! Это зверь вольный, как зима!
Я его кормила коркой. Нянчила сама.

Я плясать его учила – бубна не жалей!.. –
На погибель, до могилы, до рванья когтей!

Из-под когтя – красно…
Пятна – на снегу…
Влей мне в бубен вино! Поднесу врагу.

Повозки шуршат, сапоги по льду хрустят,
Мыши ли, павлины ли поглазеть хотят!

А медведь мой топчется, топчется, топ…
Положите с черной шкурой меня –
в сосновый гроб.

И я пальцами вплетусь в смоль седых шерстин:
Спи, мой зверь, плясун глухой, мой последний сын,
Мой танцор, царь и вор, метина меж глаз:
Отпоет единый хор сумасшедших нас.

БАБКА ОЛЬГА

Всего-то пять домов замшелая деревня…
Всего-то пять… всего…
И всю-то жизню проревела ревмя –
Всего-то – ничего…

Сынов зарыла я… и дочку закопала…
А жизнь – дыра в игле:
Не всунуть нить!.. – когда б не этот малый,
Как керосин-светляк в стекле…

Да, этот парень… а седой, однако –
Годов немало-ти ему…
Сосед… худой, поджарый, что вояка,
Глаза – ножом во тьму…

Горит и светится… все бегает, настырный,
Ко мне: воды принесть,
Печь истопить… ну, отдохни-ко мирно!.. –
Ништо… как ветер – с крыши – жесть –

Так рвется весь… волосья-то острижены
Ровно у каторжного… инда камень, лоб…
"Ах, баньку, бабка Ольга, жарче жизни
Люблю!.." – и шваркнет – голый – головой в сугроб…

Чудной дак!.. вопрошу: отколь ты мне спаситель
Разэдакий?!.. дров резво наколоть,
Полешки ярче воска… где ты житель?..
Уйдешь – с тобой Господь…

Молчит. Лишь улыбается. И ведра
Тащит с серебряной водой.
Молчит. Не исповедается. Гордый.
Гордяк-то, вишь, какой…

И лишь однажды я в окно видала,
Как он, как конь, бежал
По крутояру, по снегам подталым –
Что ножик, просвистал!.. –

К бегущей насупроть ему фигурке –
Девчонке в круглой шапке меховой –
И обнялись – дуб черный и Снегурка…
И покрестилась мелко я: живой,

Живой еще солдатик седовласый…
А ты, пискля?!.. Ему –
Судьба?!.. иль так – навроде сердцетряса,
Навроде горбыля в суму…

Но так они стояли, слили лица,
Не в силах разорваться, разлепиться,
Под снегом, бесом сыплющим из туч,
Что я продлила и креститься, и молиться
Тому, Кто выше всех Могуч.

***

У старости есть лицо У старости – дубовый сундук
У меня его нет У меня его нет

У старости на пальце кольцо У старости – в перстнях
У меня его нет корни рук
У меня их нет
У старости в мочке серьга Она богачка, старость
У меня ее нет …Визг:
собаки в ночи
У старости меж ребер брошь – дорога загрызли с голоду кошку
У меня ее нет О помолись
И помолчи
У старости серебро волос Она богатейка старость твоя
У меня его нет Заелась поди

У старости топазы слез В охвостьях нищенского белья
У меня их нет Нож держу Подойди

ВИДЕНИЕ ИСАЙИ О РАЗРУШЕНИИ ВАВИЛОНА
симфония в четырех частях

Adagio funebre
Доски плохо струганы. Столешница пуста.
Лишь бутыль – в виде купола. Две селедки – в виде креста.
Глаза рыбьи – грязные рубины. Она давно мертвы.
Сидит пьяный за столом. Не вздернет головы.

Сидит старик за столом. Космы – белый мед –
Льются с медной лысины за шиворот и в рот.