Смотри, народ, как это просто:
Закрыть глаза – увидеть звезды.
…И с выколотыми – видать.
Гляди, мой люд, как мы танцуем –
Гуртом и скопом, стаей, цугом,
Как хороводим – благодать.
Танцуй, народ, – что остается?!
Покуда зелье в горло льется,
Покуда дуло у виска, –
Ларьки цветней трусов ребячьих,
А пиво – что моча собачья,
А водка зла, смела, горька.
У нас у всех сынов убили.
Мы скудно ели, плохо пили.
Зубной подковой пляшет боль.
О ней молчат. О ней не надо
Петь до хрипящего надсада.
А помолчать о ней – позволь.
И молча мы сказуем сказку.
И молча пляшем нашу пляску –
У оголтелого ларька,
На бубне площади базарной,
Под бряки музыки бездарной,
В военном духе табака
И крови, бедной и бескровной,
На царской паперти церковной,
Что вся в окурках, как в серьгах… –
Скамейке голой и судебной,
И в бане черной, непотребной,
В борделе с розой на рогах,
Везде!.. – в дыму, на поле боя,
В изгнании, вопя и воя,
На всей земле, по всей земле –
Лишь вечный танец-топни-пяткой –
Коленцем, журавлем, вприсядку,
Среди стаканов, под трехрядку,
Под звон посуды на столе –
Вскочи на стол!.. – и, среди кружек,
Среди фарфоровых подружек
И вилок с лезвием зубов –
Танцуй, народ, каблук о скатерть,
Спаситель сам и Богоматерь,
Сама себе – одна любовь.
И рухнет стол под сапогами!
Топчи и бей! Круши ногами!
…Потом ты срубишь все сполна –
Столешницу и клеть древняну,
И ту часовню Иоанна,
Что пляшет в небесах, одна.
…Мое поломойство, мое судомойство,
Мое проститутство, мое…
То Царское – златом на мех – Домостройство.
Мое золотое житье.
Да, я позабыла, когда танцевала.
Суров Домостройный закон.
Лишь мужа в метелях одра целовала.
Лишь сына – во вьюге пелен.
Наручные часики тикают гулко.
Пора на работу. Пора
К рабам рукокрылым, в пыльцу переулка,
В раскидку колен – до утра.
Короною – обземь – отброшено Царство.
Ах, если б и мне умереть.
…Мое Проклинатство, мое Святотатство,
Мое Вспоминатство: НЕ СМЕТЬ…
КОЛЕСО. ОВИДИЕВА ТЕТРАДЬ
…Ты эту девку взял, хоть крепко руками цеплялась
За колесо. Спину – хлесь! – выгнула плетью она.
Ты ей колени коленом прижал. Змеей извивалась,
Синим эвксинским ужом, что плавает вместо вина
В козьем седом бурдюке. Как, глотку расширив, орала!
Ты ее крик ухватил мохнатым, распяленным ртом –
Да и выпил до дна. А пятками землю вскопала –
Ноги когда раздвигал, налегал когда животом.
Экая девка сподобилась! Хуже родимой волчицы,
Капитолийской, с двенадцатью парами злобных сосцов.
Как изо рта ее – всласть! – надобно жизни напиться.
Как во нутро ее – всклень! – влить влагу первых отцов.
Может, волчата пойдут. Слепые кутята, щенята.
Словно борщевник – ладонь, зубы разрежут восток.
Девка, не бейся, пригвождена, пред ветхой телегой распята:
Снег на дерюге горит; кровь утекает в песок.
И, пока хнычешь, меня, римлянского дядьку, целуя,
Чтобы я золота дал, чтоб не излился в меха, –
Я прижимаю босою ногой рыбку, пятку босую, –
Пот любви – кипятком – как обдаст! И глуха
Девка, хотя, ты к любви, телица, ревица, белуга,
Ты, на остроге моей бьющаяся колесом! –
Я заключаю с тобою подобие звездного круга.
Я не железом давлю – я над тобой невесом.
И, пока бык от телеги косит на меня Альтаиром,
Сириус-глазом косит, льдяную крупку копытом топча!.. –
Девке, кусая ей ухо, шепчу я слова, позлащенные миром,
Мирром слащенные, спущенные виссоном с плеча:
КТО ТЫ БОГИНЯ ЛИ ЖЕНЩИНА ДАЙ МНЕ УТРОБУ И ДУШУ
ВИННАЯ СЛАДКАЯ ЯГОДА ДАЙ РАЗДАВЛЮ ЯЗЫКОМ
Снег нас – двойную звезду – свистя, засыпает и тушит:
В корчах, в поту, под телегой, под каменным черным быком.
Лишь Колесо на нас глянет. А в нем скрещаются спицы.
В нем – сшибаются люди. Сгущается темень и вой.
Чуть повернется – отрежет от Времени, где не родиться.
Девка, бейся, вопи. Тебя, покуда живой,
Так возлюблю, что царям в златых одежонках не снилось!
Так растерзаю, – волки Борисфена клочка не найдут!..
Рвись же, кряхти, ори, мне царапай лицо, сделай милость.
Ведь все равно все умрут. Ведь все равно все умрут.
ПЛЯСКА НА АРБАТЕ ВМЕСТЕ С МЕДВЕДЕМ. ЗИМА
Снег синий, сапфир, зазубринами – хрусть!
Меня перепилит, перерубит: пусть.
Читать дальше