Елена Крюкова - Зимний Собор

Он в каждом лице, в каждой смуглой руке,
В мазуте мозольных кистей,
Он в спящем, усохшем как хлеб старике
И родинках тощих детей.

И я так спала! И я так же плыла
В ковчеге, где холод и грязь –
За крохою счастья! За блесткой тепла,
И плача во сне, и смеясь!

А счастье – насыпать песчаную соль
На черствый дорожный ржаной…
Душа моя, вспомни – доселе, дотоль –
Кто ехал и плакал со мной.

ХЛЕБ

В золотой епитрахили
я стою одна.
А в оконную решетку – яблоком – Луна.
Лью вино в святую чашу.
В хлеб вонжу копье.
Вот и вся тут радость наша,
счастие мое.
Хлеб отрежет нож кухонный.
Запахи вдохну.
На стекле – узор морозный…
Дань отдам вину.
Чтоб забыть, как на вокзале
девочка спьяна
Бормотала: «Поглядите,
что же за Луна!..
Ах вы, кобели слепые, –
что за желтизна!..
Вот закуской лезет в руки!..
Только – без вина…
Не тяните!.. Вам бы – лапать…
Я сама пойду…»
Ей бы где-нибудь поплакать.
Повыть на звезду.
Смех упорный во все горло:
“И пила, и пью!..»

Я с вином и хлебом
голо
в алтаре стою.

ИОАНН КРЕСТИТЕЛЬ. ИКОНА

Ты в парке городском – один.
Ты – бакенщик. А что зимою?
Нельзя же по миру – с сумою…
И сам себе ты господин.
За пазухой согреешь то,
за чем в толпе огромной, втертый
В нее винтом, порвал пальто,
а вышел вон – добычей гордый.

С тобой хочу я есть и пить.
Меня никто здесь не осудит.
Ведь зельем стужи не избыть,
а старость щиколотки студит.
Стакан буфетный… Ветер, вей!
О бакенщик, ты зимний житель.
Да нет. Ты первый из людей –
последний Иоанн Креститель.

Рабочей выгнутой рукой
ты сцепишь кружку, как клещами.
Ты зажигаешь над рекой
огни, чтоб путь нам освещали.
О бакенщик, скажи мне путь!
Предтеча – тот, кто рядом с нами.
Давай – за тех, кому уснуть
в ночи под царскими снегами.

И выпил он, и мне сказал:

А за спиною мерз вокзал.
И молоток отбойный ухал.
И в ватнике он предо мной
поднялся – так взмывают свечи,
шатаясь, – маленький, хмельной,
последний Иоанн Предтеча.

И выдохнул:

И все перевернет…
А дотоле – плачь, народ.
Нет на нас ни кнута, ни креста.
Все распоганили, а теперь – возвести
Заново?..
Это поищи дураков…
Дело сделано – и прощай-прости.
И – аминь во веки веков.

АНТИФОН: «Изыдет дух его и возвратится в землю свою…»

Я метнулась в сторону.
Синяя моя риза,
Вышитая золотыми павлинами, – полетела!
Свечи задела! Стало видно снизу
Прихожанам – мое крепкое тело.
Что есть одежды?
Пелены да ткани…
Страшно мне, страшно!..
Идет ко мне из мрака
Старик – без слов, без мольбы, без покаяний.
А у ног его – то ли волк, то ли собака.

Задрожало во мне все.
Так дрожат в болезни.

А ты поешь мне
все старые песни.

чему тебя не учили.
Слишком много нежности.
Ты попробуй – грубо.
Жестокостью
многие беды лечили.

я, хрипло, еле слышно…
Свечи ходуном ходили во мраке.
Усмехнулся:

Ты была у меня
под номером
в пятом бараке.

И внезапно старик сжимает до хруста руки перед образом,
а собака садится и, подняв голову, воет, воет прямо в купол!

упился я отравою.
Очисти мою душу
от совести лукавыя!
Они приходят ночью…
О! с нимбом вокруг лысины –
Глядит;
глядит воочью
Девчонка с мордой лисьею!
Бежала задыхаясь
я в спину
в спину целился
Побег – судьба такая
Не всяк на то осмелился

А нынче бы мне от себя убежать
Берданка отменна – да страшно нажать
Кусок раскаленного пальцем металла
Чтоб мука проклятая враз перестала
Эх девка ты молишься
ну и молись
А жись – не молитва
А жись – это жись
А жись – это ближнего носом в колючую
Проволоку
это орден на случай
А вдруг смена власти
а вдруг что пожиже
Тогда я себя и на троне увижу
А самодержавие – неистребимо
Иконы хоругви народом любимы
Народ зацелует оплечье иконы –
И снова пойдут на Восток эшелоны
И снова на Север
и снова на Запад
И снова коровий теплушечный запах
И снова с винтовкой стою на охране
Вонючий «бычок» «Беломора» в кармане
И белки по елям
и Солнце по насту
Собака моя молода и клыкаста
Ты, низшая каста!..
Запляшешь под дулом!..