Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

Год за годом, словно капли
С клюва безразличной цапли,
Однозвучно каплют в вечность.
Всюду та же неба млечность

И мерцающие звезды,
Всюду мрачные погосты
Звезд в пространстве, муравьев…
Всюду на могилах Иов

Со скребком многострадальный,
Всюду натюрморт печальный,
Всюду с клюва сонной цапли
На болоте каплют капли.

Каплют годы, поколенья,
Как немые сновиденья,
В киммерийский мрак уходят,
Но забвенья не находят.

Всюду те же блещут звезды,
Всюду вечности погосты,
Те же на болоте цапли,
Те же каплющие капли,

Та же рухнувшая сцена,
Тех же настроений смена,
И актер всегда один,
Дон­Кихот и паладин.

Год за годом, век за веком,
Человек за человеком,
Словно крови красной капли
С клюва каплют сонной цапли…

Твои уста – как яблоко гранатное,
Твоя душа – как облако закатное,
И вся ты – розовый как будто куст,
Взобравшийся на храма мшистый руст.

И я люблю тебя, как фавн аттический,
Вступая в круг мечты опять магический,
И не страшит меня полярный Сфинкс,
Когда к губам я приложу сиринкс.

Твои глаза, как Звездная Медведица,
Горят в ночи, и всякая нелепица
Острожная проходит без следа,
И жизнь с тобой совсем уж не беда.

Штурвал рука твоя схватила белая,
И я могу, уж ничего не делая,
Беседовать с незримым божеством
О неестественном, о неживом.

Взвивайся же с руста на руст дорический,
Как в век давно исчезнувший, классический,
Меж трех еще не рухнувших колонн,
Всё выше, выше, в самый небосклон.

А я вокруг тебя, мохнатый, голенький,
Плясать пущусь, как будто бы для Толеньки
Зевес создал весь этот странный мир
И жизнь – один лишь беспрестанный пир.

Потом взберусь, засеменив копытцами,
Через шипы твои, промежду птицами,
На чудом уцелевший архитрав,
Куда столетий не проник бурав.

И плетью ты меня своей вершинного
Обнимешь с нежностию голубиного
До маленьких спиралевых рожков,
И буду я счастлив меж лепестков.

И всё божественней мои мелодии,
Воскресли будто сызнова Мефодии,
И с удивлением полярный Сфинкс
Глядит на фавна, розы и сиринкс.

Душа мрачна. Мрачны над крышей тучи,
Как рыцари в завороненных латах...
И всё же мне перед грозою лучше,

Чем в пламенном рубиновом закате:
Я создан для космической трагедии
И я люблю истории шахматы.

Герои мне из окисленной меди,
Восставшие с полей пустынной Трои,
Нередко снятся в полуночном бреде...

Душа мрачна. Как белый альбатрос,
Летаю я над ледовитым морем,
И в крылья пьяный мне палит матрос,

Но, смерть давно уж не считая горем,
Гляжу я на палящего в меня,
Как облик белый, просветленным взором,

И расплываюсь в ореоле дня...
И нет меня уже давным­давно,
Хоть и расту я из гнилого пня

Над пропастью, где сыро и темно.

За облаками, на вершине голой
Первосозданной, сумрачной горы,
Покрытой горностаевою столой,
Лежал я для фантазии игры.

И надо мной гирляндою веселой
Кружились неисчетные миры,
И Млечный Путь с атолла на атоллы
Вился, как драгоценные чадры.

И Хаоса мне чувствовалась близость,
Несчастного в рассеяньи Отца,
И всякая в душе исчезла низость,

Как будто бы и мне уж нет конца
И золотая у меня подвижность
В мозгу всего планетного венца.

Звезды как шитье на мантии Божьей,
Звезды как фигурный арабеск,
Звезды на гирлянды роз похожи
Меж колонн. Благоуханье. Блеск.

Море всё как аспидовы кожи,
Море – чешуя алмазных фреск,
Море – крестный ход. В руках прохожих
Свечи золотые. Всё гротеск.

Черный парус я ночной тартаны,
Что заснула меж горящих свеч,
Волны что­то шепчут, как гитаны…

Отвечаю им подергиваньем плеч.
Меж ублюдков Божиих я самый странный,
Но лишь мне дана в Хаосе речь.

Я наблюдал, как на морском берилле
Всплывали радужные пузырьки
И как они торжественно катили,
Сплетаясь в арабески, на пески.