Я синяя стрела в лазури,
Я странный, смелый иероглиф,
Поднявшийся на крыльях бури,
Столетий канувших лекиф.
В гнилой я, правда, оболочке,
Но этот мой земной двойник
Лежит в нетесаном гробочке,
Пока небесный я пикник
Свершаю ласточкой стрельчатой,
Пока пишу мистерий вязь,
Еще словами не початых,
С безбрежностью вступая в связь.
Небо как котел латунный,
Как гигантский самовар!
Золотые в небе струны,
Синий на небе кошмар.
Рая только вот не видно,
Хоть и грезишь наяву,
Ангелов святых не видно,
Хоть и в Боге я живу.
Там пространство, светогоды,
Звездная без счету пыль,
Тайны материприроды,
Степи лунные, ковыль.
На латунном этом небе
Олимпийских нет богов,
Не снести оттуда Гебе
Уж амврозии для слов.
Ласточки там лишь, в гирлянды
Невесомые свиясь,
Плавно пляшут сарабанды,
Устанавливая связь
Мелодичную с безбрежным,
И живешь опять на час
В созерцаньи бесполезном,
Словно Бог не только в нас.
Пахнет тиной и гудроном,
Пахнет липкою смолой.
Чайка белая со стоном
Звонко реет над волной.
По камням зеленым крабы
Тихо крадутся бочком,
Слышен моря лепет слабый
За песчаным бугорком.
С матерщиной две рыбалки
Собеседуют вблизи,
Мажа черные, как галки,
Плоскодонки на грязи.
Грязные у них рубахи,
Ноги – черные карги,
Лица бронзовые даки,
Рима лютые враги.
Мажут донья черным квачем
Из кипящего котла;
Чайка созерцает с плачем
Их работу, без крыла
Хоть малейшего движенья.
Созерцаю также я,
Без малейшего сомненья
В странной сути бытия.
Море блещет, туч рельефы
Красочны, как никогда.
Неба голубые нефы
Не влекут уж никуда.
Я скоро, скоро брошу тело
На пожирание червям,
Как облачко, что пролетело
Сейчас, взвиваясь к небесам.
Я заклублюсь, как дым священный
В кадильнице пред алтарем,
Лазурью чистой опьяненный
Пред страшным Хаоса Царем.
Я не живой уже с полжизни,
Я не живой, я не живой,
Как на бездушном трупе слизни.
Я взвился дымной головой
Давно уже через окошко
В межмирья голубой эфир,
Где звезд рассыпано лукошко,
Где тишина и вечный мир.
Ведь то не я, что на подушке
Горячей в небеса глядит,
Подобно дремлющей лягушке,
Что меж кувшинками сидит.
Море слов, крупица смысла!
Только шустрый воробей
Может чопорные числа
Принимать за суть вещей.
Слово наше – лишь палитра
Для созданья небылиц,
Слово – это Божья митра,
Аллилуйя певчих птиц.
Из него мы строим замки
На вечерних облаках,
Им перетираем лямки
На израненных плечах.
Но оно не может тайны
Божьей роковой открыть:
Атом естества случайный
Чайкой только может быть.
Чайки с символами птицы,
Что чаруют всякий взор;
Где они, там нет темницы,
Там бушующий простор,
Крыльев звонкое там пенье,
Но познанья тайны нет,
Как в основе песнопенья
Твоего, больной поэт!
Будь как ящерица эта,
Что бежит через дорожку,
Как зигзаг зеленый света,
Грациозно ставя ножку.
Глазки у нее – лампады,
Любопытные зеркала,
Что глядят на мир, услады
Полные, как я, бывало.
Греть брюшко свое на солнце –
Всё ее здесь назначенье,
Да на глазок темном донце
Божье отражать творенье.
А когда зима приходит,
Спать в своей глубокой ямке,
Спать подобно всей природе
На отставленном подрамке.
Будь как ящерица эта,
Грей затылок на скамейке,
Да запой опять от света,
Подражая канарейке.
Если ж не поется, в норке
Спи, свернувшись, без просыпа,
Как на этой черной горке
Спит величественно липа.
1943
Мы, поэты, вне пространства
И вне времени живем.
Слово наше – всё убранство,
Ритм для нас – отцовский дом.
Ритм – всё наше достоянье,
Вечности он всей язык,
Бога самого страданье,
Звезд неутомимых крик.
Ритм – всего первооснова,
Сердце вечности самой,
Он до Бога и до Слова,
Он ничей и только мой.
Я им душу выражаю,
Я им искупаю грех,
Я им Бога осуждаю,
Я с ним царь среди прорех.
Ведь душа как колокольня,
Устремленная в лазурь:
Только лишь ей станет больно
От юдольных этих бурь,
Как она по вертикали
Вырастает и звонит,
Чтобы все ее печали
Превратилися в Харит.
Ритм – душевная нирвана,
Ритм – возвышенный покой,
Голос звезд и океана,
Голос вечности самой.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу