Григорий Ширман - Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы

И хмель без меры, без бокала…
И ночь, и мир в святом хмелю.
И я не знал, и ты не знала,
Люблю ли я иль я гублю.

Проклятие в благословенье,
Благословение в проклятьи.
И говорило дуновенье:
Веселье ветра – погуляти.

И вышли одиноко двое
За семицветные ворота.
И слушали, как ветер воет,
Как надрывает лик безротый.

И сжались от испуга крепче,
И он почувствовал впервые,
Что в бедрах змий встает и шепчет
Бесстыдства истины живые.

И прокусил он чашу скоро
И обессилел, жало вылив…
И траве у райского забора
Расцвел огнями новых крыльев.

И полетел на них далеко…
Планета в гнездах человечьих.
И синих звезд всё ближе клекот,
И всё роднее смуглый вечер.

В тиши и душной, и упругой
Дышу незримою грозой.
Шагаю с молнией-подругой
Тропой неведомо-лесной.

И человечий голос бури,
В багряном сердце я таю.
Уж грузно туча скулы хмурит,
Уж будит силушку свою.

И очи вечера чаруют,
Синеет от стыда трава.
И, чуя ноченьку сырую,
У дня кружится голова.

И вот еще, еще немного,
И струны ливня задрожат,
Опять зачавкает дорога,
И зашумит безумный сад.

И лишь останется пустынной
Берлога сердца моего,
И мыльной радугой застынет
Его печаль и торжество.

Старый ветер встал, как новый,
Волком взвыл он у окна.
Старых изб трясет основы,
Стадо с пастбища погнал.

Где-то шорох в чаще некой…
Свод громовый мглой оброс.
Океан запах аптекой,
Кладбищем несет от роз.

Вот и я с тобою дружен…
Ах, не первый я с тобой.
Вот люблю, когда закружит
Он рукою голубой.

Так чудовища на дне там –
Страсть – подводную струю.
Светят, вьются по планетам,
И в кустах морей поют.

Кумачовы кушаки.
Эй, планеты ямщики!
На трибунах-облучках,
На бурунных табунах.

Пред народом держит речь,
Держит руку, что вожжу.
Не жалеть и не беречь.
Кони вздыбленные ржут.

Эй, взмахни-ка ты кнутом
По жиреющим хребтам.
Революция на том,
Чтоб нигде, ни здесь, ни там.

Застучи-ка кость о кость
Тряской звезд, миров, пурги…
Вверх и вниз, и вкривь, и вкось…
Все стези пронзи и жги.

В лазури сумерек линялой
Чернели крыши, как челны.
И сердце зыбкое сияло
Беззвучной песней глубины.

И радость грусти несказанной
Качалась тихо в песне той.
И счастья синие фазаны
Во мгле мечтались золотой.

Мне финик звездный, что так сочен
В пустыне сердца, эта мгла.
И женщина, зимы кусочек,
Свой снег нетающий дала.

И тополь в небе из-за крыши
Скалою грезился резной,
Еще свой гребень не закрывшей
Морскою плесенью – весной.

Крылами звездными широко
Шумя как хищник, мир летел.
Локомотива свист и рокот
Не умолкали в темноте.

Стреляли люди, люди, люди,
В людей стреляли из орудий.
И в мясе жертвы клокотал,
Как жертва, трепетал металл.

Плескались липко черепа
На живописном коромысле…
И в мире скрипкой кто-то мыслил
И вдохновение черпал.

Я о трубах подземных Парижа
Вон там за Тверской – Тюльери…
Синей челюстью вечер прижал
Малиновую скрипку зари.

Вышел об руку с грустью сутулой.
Грусть до радости можно раздеть.
В шапку вечера ночка швырнула
Ненужную звездную медь.

На планетах голодных, я чую,
Человечеств дышат кусты.
Поэт в них с песней бродячею
Охотником алым застыл.

На черный день тебя запрятал
В пещерах сердца, луч последний.
На чашах роговых заката
Планета взвешивает дни.

Одни лишь ночи не скупятся.
Валютой звездной из мешка.
Вот месяц с щедростью паяца
Щекой измазал облака.

К какому древу прислониться,
Чтоб медом яда ствол истек?..
Из кости мамонта страница,
Столетий грязь в морщинах строк.

Дьякон-поэт, во всю мочь заори,
Черным кропилом стегай сухожилья.
В красном углу под иконы зари
Сумерки день положили.