Григорий Ширман - Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы

Бурав веков нам был потребен,
Чтоб лава руки подняла.
Комета – маятник на небе,
А на земле зовут: метла.

На север кипарис и тую,
На юг – сосновые леса…
Сказал тебе я вещь простую,
Которую ты знаешь сам.

Кокон я звезды размотал,
Был рад революции гимну.
Как люди за желтый металл
Бульвары осенние гибнут.

Еще в молоке материнском,
Еще в паутине миры.
С барахтаньем звездным и писком
Мрак ясли вселенной раскрыл.

Куда, и откуда, и где?
Часы, и поэмы, и порох
Давно уж известны везде…
Еще что в грядущих просторах?

Из желтых глыб зажженных окон
Дворцы заводов сложены.
Циклопы жили там глубоко
На дне безмолвной старины.

Не признавали бледный цемент,
Любили искристый гранит
И надругалися над теми,
Кто известь лунную хранит.

И были цепи лишь гирлянды
На бедрах каменных колонн.
И солнцем, сыном ненаглядным,
Отец незримый был пленен.

И оттого встают дворцами
И мачты труб своих не гнут.
И ни в одном на свете храме
Не свят огонь, как черный труд.

Они пред гордостью печали
Насмешкой извивались всласть.
И месяц медленный отчалил,
Беззубую раскрывши пасть.

От золотых песков заката
Янтарный удалился челн.
Они смеялись, я ж им свято
Печаль вечернюю прочел.

И ни один, храбрейший из них,
На холмик сердца не взошел,
Чтоб подышать в вершинах жизни,
Чтоб синих звезд пощупать шелк.

Так под каменьями седыми
Живые дремлют червяки.
Их кровь льдяная не подымет,
Гранита не сорвет замки.

Из Блока, Тютчева, Верхарна…
Зажглись цветы из их тоски.
Слезою дедов лучезарной
Страниц умыты лепестки.

От Гоголя родился Чехов,
И Достоевский, и Толстой…
Вчера я к Пушкину заехал, –
Навстречу мне Байрон хромой.

У Данта был отец Виргилий,
У Шекспира – историй том.
Гомера по селам водили,
Как по столетиям потом.

Миры, кометы – друг от друга…
О, воин-критик, – что ж, бряцай!
Тобой не в первый раз поруган,
Кто все-таки имел отца.

Роковая, вековая,
Твой набат, и свят, и мил…
Тишина переживает,
Пережевывает мир.

Лун изглоданные ребра,
Звезд пустые черепа…
Мрак зеленый, мрак недобрый
Тушей всей на землю пал.

Мрак в часы дробят колеса,
Мелют час в песок секунд.
Труп ответа, крюк вопроса,
Их зарницы рассекут.

Кровь по-новому обрызнет
Синий жертвенник небес.
Там жрецом на новой тризне
Сядет солнца рыжий бес.

И грянет час, увянут лица,
Душа устанет тело жрать,
И смуглой бурей разрешится
В корсете тропиков жара.

Громовый трактор тучи вспашет
Ножом платиновым косым.
И вековых изрытых башен
Во тьму провалятся носы.

И перекрестится планета
Рукою молнии худой.
И кто-то старый крикнет где-то
И понесется над водой.

Покажет он, как кудри – в пепел,
Как лавой жирен и мордаст,
И мир другой, еще нелепей,
В тот час неведомый создаст.

Небосвод восковым Иисусом
На голгофе заката повис.
Кровь засохла на облаке русом,
И ладони, и ноги в крови…

В легком трауре мглы утонченной
Так земля хороша и проста,
Что цветы превратились в бутоны
И не верят в легенду Христа…

Дай нам новое страшное имя.
Мы сегодня безумней Фомы.
В язвах звезд не перстами своими,
А сердцами копаемся мы.

Имя страшное, новое дай нам.
Это рай окрестил нас людьми…
Мы ж в аду, так плодом его тайным
В этот вечер ты нас накорми.

Голубые хрустальные зыби
Там метелицей млечной взбурли.
Ты прибоем небес своих выбей
Нам пещеры в утесах земли.

Будем голы опять, как вначале…
Но не с рая, – мы с ада начнем.
Нам культи неуклюжих скрижалей
Ад прижжет своим синим огнем…

Звезд сочились раны,
Зорь алела злость.
Люстрой многогранной
Сердце налилось.

Видно всё, что было,
Видно всё, что есть.
Точит о могилы
Клюв грядущий месть.