Григорий Ширман - Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы

Вторая родина. Родился Гендель
Не в Англии, и не в живой легенде ль
Им быть хотел бы гениальный Бах,

Когда б он не был Бахом? Он в сонете
Не вместится… В Вестминстере лишь прах,
Душа его принадлежит планете.

Из наших чувств, при помощи которых
Ориентируемся в мире мы,
Лишь зренье отличает свет от тьмы,
И слух передает нам гром и шорох.

Не зря сияет небо в милых взорах,
И видит музыку слепой, умы
Пленяя нам, сумев из кутерьмы
Извлечь гармонию в живых повторах.

Дары искусств лишь зренье нам и слух
Приносят, и душа без этих двух
Высоких чувств бескрылою была бы.

А осязанье, обонянье, вкус –
Они у человека слишком слабы,
Чтоб смертного поднять до вечных муз.

От скрипки, чья певуча воркотня,
Не требуйте вы дроби барабанной!
Как орден золотой за подвиг бранный,
В груди сияет сердце у меня.

Его ношу я гордо в свете дня
И в мраке ночи, с ним я сквозь туманы,
Сквозь трубы медные, сквозь океаны
Воды студеной, сквозь огонь огня.

Воркуй же, скрипка, красная голубка!
Звучание твое легко и хрупко,
И чудится, ты вся из хрусталя.

Прижался я к тебе щекой горячей,
И, конским волосом тебя пиля,
Я слышу жизнь в твоем бессмертном плаче!

Вначале, – говорит Лукреций Карр,
Присутствовавший, видимо, при этом, –
Был хаос, мрак, смешавшийся со светом,
И с холодом соединенный жар.

Вдруг будто грома грянул вкруг удар,
Дождь звезд повис в эфире разогретом,
По отлепившимся от солнц планетам
Текло, цвело, в пыль превращалось, в пар.

И человек возник с тех пор, как разум
Мозг зверя озарил своим алмазом,
И морда улыбнулась, как лицо.

К чему я это всё, я сам не знаю.
Мне кажется, когда я ем яйцо,
Я целую вселенную съедаю.

Предшественник бессмертный Аруэта,
Коллега отдаленный мой Рабле!
Ты бесподобен, и на всей земле,
Быть может, нет сильней тебя поэта!

Авторитетно изрекаю это,
Хоть ты прозаик! Ты поешь во мгле
Истории… Панург на корабле
Пасет овец, – проделка пройди-света!

Пройдоха! Сам сомнительный монах,
Твой смех я слышу в гулких временах,
Туман во мне великого пейт-этра.

Рай – может быть, он в нежных небесах
На кончиках священных крыльев ветра
Иль ангелов, но на земле всё прах.

Известно нам, что Гиппократ из Коса
Был к Демокриту как-то приглашен
И был умом безумца поражен,
Смотревшего на мир довольно косо.

Под низким он сидел платаном, босо
И голо выглядел мудрец, но он
Богаче Креза был, и смех, не стон,
Звучал ответом на стрелу вопроса.

Над вещью каждой, что рука творит,
Смеялся, как ребенок, Демокрит,
Как Демокрит, чудесно рассуждая.

И, собственному излеченью рад
И чемерицы вред предупреждая,
К себе на Кос уехал Гиппократ.

Немой вхожу я в дивный Эрмитаж,
Где мастеров эпохи Возрожденья
Бессмертные блестят произведенья.
Проходит время, а их мощь всё та ж.

Словами живопись не передашь!
Вот храм, где торжество богослуженья
Звучит в глазах!.. Но губы без движенья,
Меня пленяет кисть и карандаш.

Я дольше всех в оцепененьи странном,
Как пред творцом, стою пред Тицианом.
Недостает им лишь дыханья, сам

Творец здесь поработал, полный страстью.
Дхни воздух в них – и вырвутся из рам,
Чтоб действовать мечом, любовью, властью.

Рембрандт писал Исуса у колонны,
Когда ломился в двери кредитор.
Немногим нравился «Ночной дозор», –
К посредственности люди благосклонны:

Гремит до неба ими вознесенный
Ничтожный ван дер-Хельст, а тот, чей взор
Пронзил века, безвестен, глух простор
Грядущей славы за могилой сонной.