За Борисом Ивановичем снова пришли в первой половине октября (17 июля взяли Шестерикова). «Полное крушение прежней жизни и всего Пушкинского Дома», – записала Софья Алексеевна 12 января 1931 г., перечислив свидания с мужем: «Итак, 5-й месяц… Видела впервые на личном свидании при следователе 8/XII. Затем на общих (с другими подследственными и их родственниками. – В.М .): 30/XII, 6/I; 3/II – я с Алешей, 10/II – мы втроем».
Коплан был включен в группу подследственных, чье дело выделили в отдельное производство от «дела Платонова», вместе с М.Д. Беляевым, А.А. Достоевским, В.В. Гельмерсеном, Б.М. Энгельгардтом, М.Д. Приселковым, А.И. Заозерским и другими (всего 33 человека). Они обвинялись «в систематической агитации и пропаганде программно-политических установок «Всенародного союза борьбы за возрождение свободной России», содержащих призыв к реставрации помещичье-капиталистического строя и установлению монархического образа правления» * * Академическое дело 1929–1931 гг.: Документы и материалы следственного дела, сфабрикованного ОГПУ. Вып. I. Дело по обвинению академика С.Ф. Платонова. СПб., 1993. С. VII.
. Подробностей следствия в отношении Коплана мы не знаем – в том числе, как он вел себя на допросах и кто оговорил его. Припомнили ему и церковный хор: «Когда Мосевич (следователь. – В.М .) спросил: как мог набожный Платонов пригласить заведовать отделением Пушкинского Дома еврея Коплана, то получил ответ: «Какой он еврей: женат на дочери покойного академика Шахматова и великим постом в церкви в стихаре читает на клиросе». После этого Коплан получил пять лет концлагеря» * * Воспоминания С.В. Сигриста (А. Ростова) цит. по: Перченок Ф.Ф. Академия наук на «великом переломе» // Звенья. Исторический альманах. Вып. I. М., 1991. С. 215.
.
Дело было сфальсифицировано, что понимали и следователи, и подследственные. Приговор оказался настоящим: в марте 1931 г. Борис Иванович был приговорен к заключению в исправительно-трудовой лагерь сроком на 5 лет и отправлен на лесоповал в Карелию, в Шавань (ныне – населенный пункт в составе Идельского сельского поселения Сегежского района Республики Карелия). Там он снова начал писать стихи, оставленные в канун первого ареста.
Не прекращавшая хлопот жена добилась свиданий с ним в лагере в Шавани, где провела 8–14 мая, на строительстве Дубровской дамбы Беломорско-Балтийского канала (8–18 сентября), и, наконец, в Ленинграде 20 ноября, куда мужа прислали для пересмотра дела. Усилия дали результат: заключение в ИТЛ заменили двумя годами ссылки «на поселение» в Ульяновск, куда Борис Иванович прибыл 23 ноября 1931 г. 18 декабря к нему присоединились жена и сын. Софье Алексеевне пришлось уйти из Пушкинского Дома. Летом ее попытались уволить за «прогул» (хотя она оформила отпуск без содержания), но она решительно написала непременному секретарю Академии наук В.П. Волгину: «Как раз в разгар последних (хлопот. – Прим. публ .) я получила от АН требование немедленно вернуться на службу. Но так как от исхода дела, которое я начала и которое, в своем производстве, требовало моего присутствия в Москве, зависела участь всей моей семьи, я сочла преступным для себя, как для жены и матери, оставить это дело на полдороге» * * Цит. по примеч. к: Измайлов Н.В. Воспоминания о Пушкинском Доме. С. 73.
. В итоге причиной увольнения был назван «некриминальный» с точки зрения трудового законодательства переезд на новое место жительства.
После всего пережитого с начала «академического дела» Копланы встретили ссылку с облегчением. «Чувство несказанной свободы и небывалого счастья, – записала Софья Алексеевна 7 февраля 1932 г. – В Ленинград не тянет, слишком много тяжелого я там перенесла». Сбылась, хоть и не по своей воле, мечта из поэмы «Малинники» о «тихой жизни без тревог, среди проселочных дорог». 19 января 1932 г. Борис Иванович поступил статистиком на крахмальный завод, стараясь находить в новой ситуации положительные моменты:
Всё разумно в подлунной природе:
Оттого я и духом не пал,
И служу на крахмальном заводе,
И не сетую: жизнь глупа.
Несмотря на занятость «службой», бытовые трудности и оторванность от архивов и библиотек, он закончил книгу о Каржавине, посвятив ее «с любовью и радостью солнечному другу моему Софьюшке, зимой 1931 года вернувшей меня к этому труду, начатому и прерванному в 1929 году в Ленинграде и оконченному в 1932 году в Ульяновске-Симбирске» * * ОРиРК РНБ. Ф. 370. Ед. хр. 5. Л. 5.
. Ссыльному ученому помогал, в том числе материально, В.Д. Бонч-Бруевич, занятый в то время подготовкой создания литературного музея в Москве. «Признательна Вам очень за Ваше внимание к “птенчикам”, как называем мы милых симбирян, – писала ему Е.А. Масальская о племяннице и ее муже 22 марта 1932 г. – Они оба пишут, что блаженствуют в своем уединении, и ссылаются также, как на утешение, на Ваши письма и задания» * * НИОР РГБ. Ф. 369. Карт. 299. Ед. хр. 42. Л. 7–8.
. К сожалению, их письма из ссылки нам неизвестны.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу