Варвара Малахиева-Мирович - Хризалида

Это было тоже
В первое утро мира.
Адам поссорился с Евой.
И сидели у дерева Жизни
Они, как чужие.

И сказала Адаму Ева:
«Мне наскучили райские песни
И ограда садов Эдемских».

И Адам ответил: «Я знаю,
Это всё наветы Змея,
Я видел сегодня, как взором
Ты бесстыдно с ним обменялась».

И упрямо склонила Ева
Лучезарный лик на колени.
И предстали в тот миг перед нею
В непонятном, как бред, виденьи —
Чернобыльник, колючие травы,
И звериные кожи, и кровь,
И звезда Люцифера в сияньи и славе,
И Крест. И на нем ее Жизнь
И Любовь.

Серенький зверек
В белых пятнах
С розовой мордочкой,
Зеленоглазый
В первое утро мира
Дразнил змею.

Зеленая змейка в золотых полосках
Изумруды глазок
В траве серебристой
От него скрывала

И вдруг поглядела.
И красное жало
Затрепетало
Над бедненьким серым
Зверьком.
И всё было кончено.

Под солнцем первого утра
На акации белой росинка
Ввысь потянулась паром.

— Я умираю, — сказала росинка
Гроздьям душистым.
И юное дерево в страхе
От слова «смерть» встрепенулось,
Но солнечный луч погладил
С улыбкой кружево листьев
И всем сказал в Эдеме:

— Вернется дождинкой росинка,
И в этом таинство смерти.

Отчего ты, звездочка моя,
На меня глядишь с такой боязнью?
Или думаешь, что сердце перед казнью
Обвинило в чем-либо тебя?

Как лазурь безоблачного неба,
Предо мной душа твоя чиста,
Если жизнь не может дать мне хлеба,
Если чаша дней моих пуста,

Не с тобою пред лицом Господним
Встану я в день Страшного суда,
Да и тот, кто мне для муки дан,
Может быть, уже прощен сегодня.

Аллеи лиственниц лимонных,
Темно-зеленый бархат пихт.
И в розово-янтарных кленах,
И в липах ржаво-золотых

Прорвались синие просветы
В такую глубь, в такую высь,
Где все вопросы и ответы
В кристалл Безмолвия слились.

Но храм, убогий и забвенный,
В плакучем золоте берез
С такою верой дерзновенной
Свой крест в безмолвие вознес.

На решетках балкона
Вялых рыб ожерелье.
А внизу граммофона
Хриплый тон и веселье.

Нежных ликов девичьих
Молодое томленье
И сольфеджий привычных
Монотонное пенье.

Рой детей сиротливых
В тесной клетке двора.
Всё так живо, так живо,
Точно было вчера.

На мраморную балюстраду
И на засохший водоем
В квадрате крохотного сада
Под хризолитовым плющом

Гляжу я так же, как бывало
В те обольстительные дни,
Когда душа припоминала,
Что в мире значили они.

И вижу черную гондолу,
Мостов венецианских взлет,
И голос сладостной виолы
Меня томительно зовет.

Сквозь шелк дворцовой занавески,
Как нож, блистает чей-то взор,
А весел радостные всплески
Звучат, как поцелуев хор.

И знаю, в этом же канале
На мягком и тенистом дне
Я буду спать с твоим кинжалом
В груди, в непробудимом сне.

Боже воинств, великой Твоей благодатью
Ниспошли мне твой панцирь, и щит, и копье.
Я одна пред несметною ратью,
Полно ужасом сердце мое.

Кто щитом моим был, и мечом, и твердыней,
С поля битвы ушел и ночует в шатрах,
Опои меня, Боже, своею святыней,
Да бежит предо мною твой враг!

Голубая ночь баюкает
В небе сонную звезду.
Леший по лесу аукает,
Я одна в лесу иду.

Я одна, и сердцу радостно,
Что одна я в голубом,
В неразгаданном и сладостном,
В древнем таинстве ночном.

Протянула струны тонкие
К сердцу, вспыхнувши, звезда,
Под кустом блестит, сторонкою
Наговорная вода.