Инна Сола - Сила любви

Неспящие в ночи.

И пыл горячих углей

Оберегают кожей,

Сгорающей в ночи.

Неспящие в ночи.

В смятении сердца.

У жаркого камина

Покоя не найти.

Неспящие в ночи.

И все, что близко —

Жарко, и чувствуют

Любовь, как чувствуют

Тепло.

И знает уж душа —

Сегодня не замерзнет,

Но и сгореть не сможет,

Сгоревшая давно.

Памяти И.А. Бунина

Среди хлебов, цветов и трав – любовью,

Нежностью распятый, существованием объятый

Тех грез, что предвещает неба глубина и даль.

Мечтаешь, душою дышишь и – вдыхаешь

Той тайны сокровенную печаль.

И, в яростных раскатах грома, как в дивной

Музыке старинного органа ты слышишь

Ангелов небесных голоса.

И вот уж ты дрожишь и грезишь о рыцарских

Турнирах, и Робинзоном мир океанский

Покоряешь, и в лодке впечатления плывешь,

И ею воображением своим ты управляешь.

И, будучи ребенком, вспоминаешь жизни,

Что жил ты сотни лет назад.

И чуткая душа твоя тех сотен лет

Накопленный багаж в той башне памяти

Все сохраняет, в воротах древних у нее,

Как стражи, чутье и вкус стоят.

И Пушкин чародейством строк своих околдовал,

И Гоголь пробудил то чувство доброты и кары

Над всем злом, и высшую любовь открыл

И сердцу и глазам ребячьим.

Лиловая синь неба – ворота детства твоего,

И, проходя под ними, не позабудешь тех чудес,

Ту жизни полноту и чувство то божественного

Смысла, что как молоко впитал, и даже смерть

Те краски расплескать не в силах —

Лишь тело смерти ты отдал, а душу – жизни.

Им не бывать в могилах.

памяти И. А. Бунина

Шатры и красная дорожка лестниц,

И с плеч долой меха,

А на плечо – мундиры и чины.

И зеркала, наполненные красотою,

Начавшейся игрой увлечены.

И запахи цветов легли дурманом

На белизну прекрасных дам плечей,

Освещены алмазным водопадом,

Как тысячей свечей.

А музыка поет, звучит, волнует

И лоск паркета превращает в лед,

И тот, во фраке: легкий, одинокий,

Чуждый, – в сей час уже совсем не тот.

И от тепла толпы, скользящей шумно,

Людно, так сладко захмелела голова.

И вот уже так вежливо-надменны повороты

Его прекрасного и тонкого лица.

Но вот ее лицо мелькнуло сквозь смог

Волнующе-волшебной суеты, и видеть хочет

Он те, прежние черты, но кружится от бала

Голова, и лишь в чарующее волшебство

Старания его превращены.

О, да, она уже не та. Стал тоньше стан;

И юность, скинув повседневные покровы,

Как тяжкий кокон, сбрасывают с плеч,

И бабочке прекрасной, тонкокрылой

Свободою уже не пренебречь.

И вечность танцевать готова,

Всю грацию свою отдав взамен…

Но почему же взгляд его прощально-долог

Сейчас, когда так много счастья в ней?..

И в теплой бальной зале становится

Так холодно, и он мечтает лишь о тишине

В своей квартире, и не дают покоя

Два вопроса: прощу ли я твою свободу

И порочность; простишь ли мою ревность

Ты в другом, не бальном мире…

Ах, Венеция! Вот и наряд закончен мой

И, треуголку одевая, тот прежний мир

Я оставляю и открываю новый,

В котором издавна сама Венеция живет.

И впитывать в узоры платья моего

Таинственность ее мне лестно,

И, вот уж итальянкой властно-страстной,

Взбегая по мосту, я на свидание спешу,

И шорохи моих шагов я прячу под накидкою

небесной.

И состязаться с Казановой в поисках любви мне

сладко, —

Украдкой шепчет нам слова она и в сладости их

Укрывается – украдкой.

И вот уж сердце из муранова стекла держу в

ладони,

Любуясь тайною стеклянною его,

И тайны настоящих тех сердец, что за окном,

Уже грозят и манят за собою.

Венеция, ты нас, доверчивых своих детей,

В волшебные запутываешь сети, чтобы

околдовать навек

И страсть к себе внушить навеки.

И я иду за томною романтикой тумана твоего,

И в дар я от нее беру лишь грезы – жить о любви

мечтою,

И, лишь оглядываясь, понимать: любовь, моя

наперсница,

Всегда была со мною.