Эдуард Асадов - Избранное

Думалось: районный городок…
Школа, дом, за окнами картошка,
Из трубы клубящийся дымок,
Книги, труд и маленький Серёжка…

Школа, труд… А разве здесь не труд?
Разве нет и тут друзей горячих?
А ребята? Разве же бегут
От таких вот чистых глаз ребячьих?

Струсила? Обида сердце гложет?
Пусть! Тут важно только не сломаться.
Трус не тот, кто может испугаться.
Трус — кто страха одолеть не сможет!

Сын промолвил с важностью: — Агу!
— Да, малыш, уйдёт, затихнет гром.
Никуда-то я не побегу,
Мы и здесь с тобою заживём.

— Галина, можно? — Распахнулась дверь,
И появилась Эльза Вячеславна.
— Не спит малыш?
— Не спит.
— Ну вот и славно!

На, детка, зебру — презанятный зверь.
Одета гостья ярко и нарядно:
Шелка, серёжки, кольца, кринолин…
Все бьёт в глаза, все пёстро, все нескладно.

Сама точь-в-точь как зебра иль павлин!
— Мы, Галочка, квартиру получаем.
Хлопот по горло: с мебелью беда!
То купим шкаф, то кресло прозеваем…

Вот все обставлю, приходи тогда.
— Что ж, как-нибудь визит такой устроим.
Сейчас же попрошу я вот о чем:
С полчасика побудь с моим героем,
Пока я отлучусь за молоком.

— Ах, я не прочь! Но тут меня тревожит
Боязнь: а вдруг чего недогляжу?
К тому же платье… Подызмяться может…
А впрочем, ладно, мчись, я посижу.

Она с надрывом что-то стала петь,
Потом младенцу показала рожки.
Но край пелёнки, там, где были ножки,
Вдруг начал подозрительно влажнеть.

Авария! Что делать новой «маме»?
Она к кровати робко подошла
И пальцами с блестящими перстнями
Пелёнки край брезгливо подняла.

Увидев незнакомое лицо,
А может статься, ощутив на теле
Чужой руки холодное кольцо,
Малыш заплакал горько в колыбели.

Он так сучил озябшими ногами,
Так громко плакал, стиснув кулачки,
Что временной и неумелой «маме»
Осталось лишь схватиться за виски.

Нет, где уж этой барыньке столичной,
Чья лишь в нарядах и живёт душа,
Управиться с хозяйством непривычным —
Одеть и успокоить малыша?!

Но что это: мираж? Метаморфоза?
Сняв быстро брошь и положив в карман,
Она накидку цвета чайной розы
Швырнула вдруг, как тряпку, на диван.

Откуда эта быстрая сноровка?
Галина поразилась бы донельзя,
Увидев, как уверенно и ловко
Её Серёжку пеленает Эльза.

Но Эльзы нет здесь. Нету, право слово!
Нет дамы в ярких кольцах и наколках.
Есть просто Лиза — дочка горнового,
Девчонка из рабочего посёлка.

Отец — в цеху, мать целый день стирала,
А старшая, вскочив ещё спросонок,
Уже кормила, мыла, пеленала
Своих чумазых братьев и сестрёнок.

Но годы шли, и прошлое забылось.
Богатый муж… Безделье и шелка…
Когда она душою опустилась,
Теперь нельзя сказать наверняка.

Не в тот ли день и час, когда решила,
Что труд придуман только для мужей,
И весь свой пыл душевный посвятила
Кокетствам да наружности своей?

Ответить трудно. Только мир стал тесен.
Вся жизнь: прилавки, моды и кино.
Мурлыканье пустых, пошлейших песен…
И грустно, и противно, и смешно…

Но нынче звонкий, горький плач ребячий
На миг какой-то всю её встряхнул,
Как будто в омут плесени стоячей
С размаху кто-то камень зашвырнул.

И разом точно встала тень былого:
Нет Эльзы в брошах, кольцах и наколках.
Есть просто Лиза — дочка горнового,
Девчонка из рабочего посёлка.

Надолго ль это сердце встрепенётся?
Ворвётся ль в омут свежая струя?
Иль плесень снова медленно сомкнётся?..
О том пока и сам не знаю я.

Вешняя безоблачная ночь,
Ветер клейко пахнет тополями…
Сколько губ в такой вот час не прочь
Говорить сердечными стихами?

Хмелем бьёт зеленое вино
От корней травы до небосвода.
Все сегодня лирики полно:
И дома, и люди, и природа…

Любит ветер вот такую ночь:
Зашумел вдруг, точно стая галок,
И, сорвав, умчал со смехом прочь
Белый тополиный полушалок.

Вон, покинув пёстрый хоровод,
На трубе сидит звезда-красавица,
А гуляка-месяц, будто кот,
К ней по гребню крыши пробирается.