Вера Булич - Чужая весна

Нажми педаль: не ту, что длит, возносит,
А ту, что тушит.
И слушай,
Как гаснет замшевый короткий звук,
Глухой, как сердца стук,
Которое уж ничего не просит.

Так — кануть, утонуть, сорваться в бездну,
Исчезнуть
Под черною волной.
Один последний выход
Для тех, чье слово — «звук пустой»:
Да будет тихо.

Был голос с неба: — выше, выше,
Еще последняя ступень —
И будет в радостном затишье
Преображенный, новый день.

Но сердце колоколом билось,
Тяжелым звоном все глуша,
И призывала смерть, как милость,
Им побежденная душа.

Изнемогая от усилья,
Едва я слышала в жару —
Шумят невидимые крылья,
Шумят, как листья на ветру.

Ничья рука не помогла мне,
И не звала я никого.
Я сердце бросила на камни
И наступила на него.
……………………………………
Стою на солнечном пороге.
Легка душа моя, светла.
Сама собою мне под ноги
Ступень последняя легла.

Что знаем мы, бродя среди могил,
О сумрачном глухонемом покое
Тех, кто земле земное возвратил?
Не их ли вздохи в ветровом прибое,
Не их ли тени в длинных прядях мглы?
Что знаем мы! Метель заносит плиты…
Не им ли пенье вечное хвалы,
Не мы ли, здесь живущие, забыты?
И ангела чугунного крыло
В снегу легчайшем — райском оперенье —
Не дрогнет ли нежданно и светло
Навстречу ветру в радостном паренье?

Ходит в звонах изнывая,
Пыльным ветром обдувая,
Заводная, круговая,
Расписная карусель.

Едут звери, едут кони
В размалеванной попоне,
В заколдованной погоне,
Едут дети, бьют в ладони…

Мимо, мимо, не догонишь,
Не приблизишься, не тронешь,
Только голову уронишь
В балаганный, мутный хмель.

Едут кони разной масти,
Заводной машины части,
Машут кисти, пляшут снасти,
Мимо, мимо лица, пасти…

Ах, скорее, поскорее,
Чтобы ветер был острее,
Ты кружи, крути пестрее,
Разноцветная метель.

Больше гонки и приманки!
Без заминки, без стоянки,
Чтоб не слышали шарманки,
Чтоб не видели изнанки,

Чтоб любили все живую,
Золотую, голубую,
Круговую, роковую,
Вековую карусель.

Странный стрекот, быстрый, мелкий,
Торопливый, ровный бег.
А медлительные стрелки
Словно замерли навек.
Сух, отрывист, дробен, четок
Многих маятников стук,
Металлических чечеток,
Звонкой стали ломкий звук.
Но их тиканье нестройно,
Ходят все они не в такт:
Тот торопит неспокойно,
Тот задерживает шаг.
Так и сердце темной кровью
Бьется с близким сердцем врозь.
Хоть и связаны любовью,
Но биенье не слилось.
Бьются розно, бьются рядом
В муке колющих синкоп.
О, беспомощные взгляды
И рукой закрытый лоб…
Лучше сердце заводное,
С цепкой поступью колес,
Без мечты и перебоев,
Без томленья и без слез.

Часовщик в движеньях точен,
Краток, сух — во всем расчет.
Видно, выверен и прочен
Нестального сердца ход.
Но в глазах его так жуток,
Черной щелью поперек,
К тени и к огню не чуток,
Суженный в черту зрачок.
Не обычна, не случайна
Глаз прозрачных пустота.
В них пугающая тайна,
Неотвязная мечта,
В них огонь упорной страсти
И безумия печать.
О, блаженство высшей власти
Создавать и разрушать!
Часовщик — вершитель строгий
Им же созданных судеб,
Заключивший их тревоги
В узкого футляра склеп,
Стережет их бег бесплодный,
И в руке его могуч
Металлический холодный
К заводному сердцу ключ.

Смотрит пристально, пытливо
Острым взглядом часовщик,
Видит сердца все извивы,
Слышит сердца каждый сдвиг.
Словно плотной паутиной
Оплетает душу взгляд.
И стучит в тоске единой
Пленных маятников ряд.
— Часовщик, чего ты хочешь?
Заползает в сердце жуть.
— Не мою ли душу прочишь
Ты в свои часы вдохнуть?
Заточить живую душу
В темный стиснутый футляр
И в ночи бессонной слушать
Плачущих часов удар?
Чтоб молили и томили
Звоном, стоном и тоской,
Чтобы мучились и жили
Человеческой душой.
Нет, скорее прочь, на воздух,
Где движенье, шум и свет,
Над домами небо в звездах,
Где часов стучащих нет.