Коллектив авторов - Великолепная десятка - Сборник современной прозы и поэзии

– Точно. Заработалась я. Все мысли там.

– А я вот пококетничать люблю. Говорю Витьке, что рано за него замуж вышла, раз меня и другие мужики интересуют. А он мне в ответ: «Тогда бы я решил, что слишком поздно на тебе женился». Представляешь?

Виталина небрежно стряхивает пепел мимо урны. Своеобразная фемина: овальное смуглое личико со вздернутым носиком; пухлые, ярко накрашенные губы женщины-вамп; манерно изогнутая кисть руки, держащая длинный мундштук с сигаретой; выставленная напоказ пышная грудь, широкие бедра, обтянутые коротенькой юбчонкой. Вита напоминает австралийского попугайчика своим ярким боевым оперением и беззаботным щебетанием. Но глаза цепко впиваются в мое лицо, пристально, без тени смущения, оглядывают фигуру. Рядом с нею я гламурно сера в строгом брючном костюме. Полутона, как всегда, во всем: макияж, цвет одежды, манера общения. Закончив осмотр, женщина удовлетворенно замечает:

– Не парься. Витьке другой типаж нравится – чтоб баба броская была и с формами. А у тебя сухая линия бедра. Мужику и подержаться не за что.

Виталина мне даже симпатична – органичная в своей вульгарности. Я знаю, чего от нее ожидать. Мы сможем мирно сосуществовать, не угрожая друг другу и живя в разных измерениях.

Забираюсь на свою полку. Мягко, хотя сквозь хрустящую льняную простыню чувствуется колючесть ворса бархатной обивки. Ритмичное постукивание колес расслабляет и убаюкивает. Начинаю дремать с мыслями о Борисе, его ненавязчивом внимании и заботе, нашей предстоящей поездке в Испанию через две недели, его жене, воспитанной ухоженной женщине элегантного возраста. Ведь знает она обо мне все эти годы и терпит. Зачем? Почему? Странно, но я никогда не задумывалась об этом раньше. Мысли все ленивее, медленнее, медленнее. Засыпаю…

Я несусь по длинному полутемному коридору на бешеной скорости. Постоянные резкие повороты и странная мозаика перед глазами: черно-белые квадраты преображаются во все новые черно-белые прямоугольники. Слышу неясные голоса и понимаю, что меня тащат куда-то, а мелькание все усиливается, пока не сливается в сплошную серую ленту.

– Сильно ее покалечили. Чудом девочка выжила. Сатанисты хреновы!

– Борис, кажется, дозу мы ей неправильно рассчитали. С виду она крупная, но легонькая. Долго будет выходить из наркоза.

Молчание – золото

Белая больничная палата. Потолок высокий с трещинкой в правом углу. Я ее изучила вдоль и поперек. Я знаю ее лучше, чем линии на собственной ладони. Мне нравится, что она далеко, и я могу долго на нее смотреть. Иногда мне кажется, что полоска движется потихоньку – становится длиннее и шире. Я неотрывно наблюдаю за ней: неуловимые миллиметры прибавления почти не заметны, ощущение нереальности и неуместности происходящего.

Возникает лицо лечащего врача, как бы зависает надо мною, пропорции его искажаются: прямой нос, квадратный подбородок, темные глаза в сеточке морщин за стеклами очков. Губы доктора шевелятся, но я все равно не слышу и …не желаю слышать. Отключиться бы от всего.

– Адочка, доченька, ну скажи хоть слово! – Мама с мольбою смотрит на меня заплаканными глазами. – Съешь грушу, доченька! – опять ее слезы. Я пытаюсь ответить, но не могу. Мне трудно сделать даже легкое движение. Не надо еды. Только тишины хочу. Я знаю, что очень люблю тебя, мамочка. Только не мучь ты меня, не дергай, не тревожь.

– Борис Андреевич, Адочка меня совсем не слышит? Не узнает?

– Все пройдет. Она выходит уже из шока, говорит с Вами, но про себя – глазами отвечает. Потерпите. Покой и только покой.

Слишком тихие улочки

Просыпаюсь от голоса Алики. Она устроилась на моей полке и старательно читает именно мне, сонной:

– Ребенок, а где родители? – убираю вьющиеся пряди с лица. Хочется по-детски потереть глаза кулачками и потянуться. В открытое окно бьется летнее солнечное утро. Как тогда…

Мы столкнулись с Людмилой Сергеевной, моим университетским преподавателем экономики, на Красном проспекте. Наш первый курс злословит над ее нарядами «а-ля выпускница Смольного института», привычкой закатывать глаза в восторге, бормотать всякую ерунду типа «культура – мультура, экономика должна быть экономной». Вообще, Сергеевна славная. Она старомодная, уютная старушка, по-житейски мудрая, хотя в мои восемнадцать любой сорокапятилетний человек кажется уже «преданьем старины глубокой». Вот сейчас она беззлобно выговаривает мне об умении одеваться скромно.