Стефан Малларме - Стихотворения

В героя жданного потусторонней встречи.

Клоками дымными непознанных наречий

В провал Небытия уносятся слова:

«Земля, чьей памятью, чьим прошлым ты жива?» —

«Не знаю...» — тусклый крик ответит, замирая.

Волненье высшее, тревожный трепет рая

Находят наконец провидческий покой

В расчетах Мастера, чей голос колдовской

Хранит немало тайн для Лилии и Розы:

Мистерия имен сильнее, чем угрозы

Стереть бессмертный след великого труда.

Забудьте темный культ! Поймите, никогда

Величье гения не станет тусклой тенью!

Свершая горний долг, обещанный цветенью

Земных садов и рощ, исчезнет он, и вам

Останется внимать неумершим словам,

Дрожащим в воздухе во имя строгой чести

Ухода мирного — слова и розы вместе!

Пурпурный пьяный дождь в торжественных лучах,

И ни один цветок алмазный не зачах,

Очерченный пером и взглядом непорочным.

Поэт наперекор видениям непрочным,

Враждебным подлинно духовному труду,

Проводит дни свои в непризрачном саду,

Покуда Смерть сама на перепутьи близком

Не обозначится поклонным обелиском,

И не умолкнем мы, как замолчал Готье,

И не закроет нам глаза Небытие,

Навеки под плиту упрятав роковую

Молчанье жадное и полночь гробовую.

Гипербола! Как из гробницы,

Восстань над памятью умов,

Легко перелистнув страницы

В железо забранных томов!

Сердцам, что к созиданью склонны,

Слагая вечный мадригал, —

Гербарий, лоции, каноны

Я кропотливо сберегал.

Сестра, тот берег над лагуной

Открылся только нам двоим,

Очарованье ночи лунной

Я робко сравнивал с твоим.

Но век педантства привередлив,

Почтенный взбудоражен век,

Засомневаться не замедлив,

Что мы, из-под закрытых век,

Тот южный остров разглядели

(Достойный крючкотвор умен!) —

Фанфары зорь и в самом деле

Не протрубят его имен!

Да, этот остров над волнами

Был явственней, чем наяву,

Цветы огромные над нами

Тянулись молча в синеву,

И ярко вспыхивали нимбы

Вокруг диковинных громад:

Парить в пространстве им одним бы,

Ожесточая аромат!

Как будто лес гигантский вырос

Плывущих в небе орхидей,

Дабы заговорил папирус,

Как новый патриарх идей!

Но тотчас эту мысль отбросил:

Смеялась спутница моя,

К заботам будничных ремесел,

К пергаментам вернулся я.

Так знай же, племя казуистов,

Стоящее по берегам:

Рост этих стеблей был неистов,

Не то, что монотонный гам

И сетованья (не твои ли,

Надменно-лживая толпа?)

«Вы щедрый остров утаили,

Или не пройдена тропа,

Где море, отступая, зыбит

За валом вал, гранит изъев?»

На всех небесных картах выбит

Незабываемый рельеф!

И в каждой новой ипостаси,

Сестра, твой взор запечатлен,

Ты шепчешь имя: «Анастасий!»,

Столетий отвергая тлен,

И, заглушив гробницы голос

(«Пульхерия», — гудит гранит),

Грядущих гимнов гладиолус

Огнем полнеба заслонит.

Для неведомых наречий

Встрепенулся и затих

С небесами жаждет встречи

Зарождающийся стих

Блеском крыльев голубиных

Белый веер засверкал

Это он мелькнул в глубинах

Золотых твоих зеркал

(Где незримо оседая

Предвещая столько зла

Обо мне грустит седая

Несметенная зола)

Над рукою истомленной

Вьется веер окрыленный

Соскальзывая к бездорожью

По воле Грезы-госпожи,

Крыло мое невинной ложью

В руке счастливой удержи.

Прохлада пленных дуновений

Опять витает над тобой,

И с каждым взмахом дерзновенней

Раздвинут купол голубой.

То опускаясь, то взлетая,

Весь мир, как поцелуй, дрожит,

Не вырастая и не тая,

Он сам себе принадлежит.

Задумайся о счастье кратком,

Когда, таимый ото всех,

По сомкнутым сбегает складкам,

От края губ, твой робкий смех.

На землю розовое лето

Закатным скипетром легло,

Так в тихом пламени браслета

Недвижно белое крыло.

Хозяйке юной отказать

Не мог я в просьбе пустяковой

С улыбкой начал я срезать

Стволы для флейты тростниковой

Я пробежал десяток гамм

И верил мой дебют удачен

Играл я лесу и лугам

Но был признаться озадачен

Подняв глаза от тростника

Не слишком ли я был отважен

Неловким пальцам старика